Женщина вежливо улыбается, отчего ее полное овальное лицо становиться притягательно-красивым.
— Хорошо, — кивает она в знак согласия. — Что хотите к кофе? Каша, тосты, сладкие пирожки… Может, предпочитаете яичницу?
Еще раз пожимаю плечами.
— Давайте кашу, мне не принципиально.
Женщина в переднике еще раз улыбается и разворачивается к плите. С непонятной неохотой подхожу к столу. По правую руку от Курта, сидящего во главе стола, уже приготовлены приборы. Решив, что это место для меня, осторожно отодвигаю стул и сажусь.
Лаэрд, который все это время увлеченно читал на планшете, откладывает айпад в сторону и встречается со мной взглядом.
— Ты чуть было не опоздала к завтраку.
— Заблудилась.
Мужчина удивленно моргает, видимо, обдумывая, шучу я или говорю всерьез.
— Ваша завтрак, мисс Райт.
Женщина ставит передо мной тарелку с дымящейся ароматной кашей и большую кружку кофе с белой пенкой.
— Спасибо, ммм…
— Меня зовут Нина, — еще раз улыбается повариха. — Приятного аппетита, — желает она и возвращается за стойку, делящую кухню пополам.
Зачерпнув ложкой молочную кашу, осторожно дую и засовываю ложку в рот.
Вкусно…
— Эва, пока есть время, я немного расскажу тебе о твоем расписании, — негромко говорит Курт.
Я удивлена настолько, что едва не обжигаюсь глотком кофе. Торопливо слизнув с верхней губы пенку, круглыми глазами смотрю на лаэрда.
— У меня будет расписание?
— Да, — непреклонно говорит он. — В семь подъем, в половину завтрак, в восемь ты приходишь ко мне в кабинет за инструкциями на день. До двух у тебя занятия, затем час свободного времени, в три мы садимся обедать. После обеда мы будем ездить по делам. Ужин в девять, затем свободное время. С одиннадцати у нас ровно час на то, чтобы полетать.
Я в шоке.
— Пап, а почему у тети так много свободного времени? — неожиданно интересуется мальчик, теряя интерес к процессу размазывания каши по тарелки.
Курт задумчиво смотрит куда-то поверх его головы.
Черт! Кажется, малой только что лишил меня пары часов личного времени.
— А что, если я не согласна жить по расписанию?
Я аж подпрыгиваю от возмущения на стуле и кидаю ложку в тарелку. Мужчина отвлекается от раздумий и поворачивает голову в мою сторону.
— А тебя никто не спрашивает, — улыбается лаэрд. — Теперь все будет, как я скажу.
Что, правда? Он действительно верит в этот бред?
— А если я сбегу?
— Найду и выпорю.
— Закачу истерику?
— Кину в бассейн.
— А я тогда… — я запинаюсь на полуслове, поняв, что ничего так сразу придумать больше не смогу. — Курт, вы меня бесите!
Мужчина дарит мне снисходительную улыбку.
— Пап, ну почему у тети так много свободного времени?
Ну все, кажись, пацан только что закопал меня!
С мольбой смотрю на женщину рядом с Максом.
Господи, если ты меня слышишь, сделай так, чтобы эта чудесная женщина прониклась ко мне сочувствием и увела мальца играть.
То ли мой взгляд так подействовал, то ли внутренние молитвы нашли адресата, но женщина отодвинула в сторону тарелки и строгим тоном спросила:
— Максимка, а что по расписанию мы должны сейчас делать?
— Садиться читать, — убитым голосом ответил малыш.
Няня помогает Максу слезть с высокого стула и, взяв за руку, выводит из кухни, Нина подхватывает грязные тарелки, оставшиеся после них, и несет все на свою сторону перегородки.
Возвращается за чашками и ставит перед моим носом большую тарелку.
— Мисс Райт, может, хотите горячих оладушек?
Я рассеяно киваю, невольно начав подражать Максу в художественном размазывании каши по тарелке.
Мама по утрам тоже готовила для нас кашу. Только не такую, как приготовила Нина, а манную, с кусочком тающего маслица в середине. Мы все вместе садились за стол, наперегонки ели кашу и, когда я проигрывала папе или братьям, мама всегда утешающе целовала меня в макушку.
Раньше я думала, что это знак любви или поддержки, а теперь…
«Я понимаю, что бояться ребенка глупо с моей стороны, но как бы по-человечески она себе не вела, факт остается фактом: она — демон, монстр чужого мира».
Сердце сжимается, к горлу подкатывает неприятный комок, а черная банка печали, так и не открытая вчера, угрожающе гремит плохо закрученной крышкой.
Нет, не сейчас!
Стараясь отвлечься, оглядываю стол. Каша, оладьи, сок в прозрачном кувшине…
Украдкой кидаю взгляд на вернувшего к чтению чего-то любопытного на планшете мужчину.
Надо же, оказывается, мы оба ходим с призраками за спиной.
Ощущение присутствия здесь давно умерших людей из нашего прошлого кажется мне настолько реальным, что я почти физически чувствую их рядом с нами.
Это настолько сильное чувство, что хочется встать, отодвинуть два стула и пригласить их обеих к столу. Сжав кулаки, резко дергая головой, стараясь отогнать от себя потусторонний бред в лучших традициях «Сверхъестественного».
— Что-то не так?
Я качаю головой и печально улыбаюсь. Порой его внимательность совсем не в тему.
— А знаете, Курт, — я смотрю на два пустых стула напротив, — мы с вами похожи.
— Правда?
Я не смотрю на него, но мне кажется, что мужчина заинтересован.
— Ну, судите сами, у нас у обоих были в жизни женщины, которых мы очень сильно любили, вплоть до того, что начали их боготворить, — я смотрю на один из пустых стульев и, словно наяву, вижу маму, сидящую за столом с немного рассеянной улыбкой на губах.
Нет, не маму. Оперативницу УНЗД Людмилу Железнову.
— Хочу предупредить вас, Курт, когда ставишь человека на пьедестал, или полку, или возводишь до ранга святых, может случиться так, что пьедестал сломается, полка упадет, а небеса разверзнутся и тогда… — Я тяжело вздыхаю. — Тогда становится невыносимо больно.
Я умолкаю, ощущая, как где-то в глубине души, бьется в черное стекло банки невыплаканная боль.
— Прекрасный совет, Эва. Вот только я очень хорошо знаю, что ты чувствуешь, — он поднимается на ноги. — В восемь в моем кабинете.
Тиран
У кабинета Курта, который я нашла по подсказке Нины, меня поймал Мика.
— Привет, красавица, — обворожительно улыбнулся парень, одним ловким движением убирая мои руки за спину и прижимая к стене коридора. — Уделишь мне пару минут?
— Обещаешь не кусаться? — игриво подмигиваю, стараясь поддержать его игру в ухаживания.
— Не уверен, — уже более серьезно говорит Микаэль и наклоняется ближе. — Я сказал Курту, что у нас все было.
— В каком смысле? — озадаченно переспрашиваю я.
