Ознакомительная версия.
Кальпурций фыркнул, выразительно посмотрел на стремительно темнеющее небо:
— Это ты меня сейчас так успокоил, да?
Ланцтрегер рассмеялся снова:
— Нет! Пентаграмма будет нам надежной защитой, не сомневайся! Это одно из немногого, что я освоил вполне сносно!
Пентаграмму Йорген затеял очень большую — один только внутренний пятиугольник десять шагов в поперечнике. «Это чтобы лошади поместились», — объяснил свой размах доморощенный колдун. Справившись с лучами, он принялся вычерчивать в их вершинах зловещие рунические символы, относящиеся все больше к загробному миру. Ис — лед или смерть, хагалаз — разрушение, наутиз — нужда, каун — виселица или чума, гагль — распятый на столбе, эйваз — защита, турисаз — врата, хагаль — неизбежная беда… Всего пятнадцать рун, по три на каждый луч. Часть из них Кальпурцию была незнакома. Да и Йорген, судя по всему, помнил их нетвердо — несколько раз ошибался, стирал все и начинал заново. «Очень важно соблюсти порядок, — извиняющимся тоном пояснял он. — Одну закорючку не туда вставишь — все дело пропало!»
Силониец нервничал, но не торопил. Чтобы не стоять над душой, занялся сбором топляка для костра, бродил туда-сюда по берегу, опасливо поглядывая на скалы: не сверкнут ли в сумерках глаза ночного чудовища?
Наконец свершилось долгожданное, Йорген его окликнул:
— Иди сюда, что покажу!
А когда тот приблизился, произнес тихо и коротко, что именно, Кальпурций не разобрал. Но в ответ на эти слова весь контур пентаграммы на миг полыхнул ярчайшим синим светом. От неожиданности Кальпурций отпрянул, лошади шарахнулись в испуге и заржали, оповещая о своем присутствии всех желающих перекусить вервольфов.
— Здорово, да?! — спросил ланцтрегер, весьма довольный произведенным эффектом. — Люблю этот момент! Прямо настоящим колдуном себя чувствуешь!
— Ох! — выдохнул силониец, еле переводя дух. — Ты бы хоть предупредил!
— Тогда было бы неинтересно! Прошу! — Он сделал широкий приглашающий жест, коим добрый и щедрый хозяин обычно встречает гостей.
Кальпурций перешагнул черту, уселся на песок и с грустью подумал, что внутри пентаграммы ничуть не уютнее, чем снаружи. Йорген аккуратно завел в пятиугольник лошадей, подправил нарушенную копытами линию, перетащил деревяшки для костра, водворился сам и объявил:
— Только спать все равно придется по очереди. Один отдыхает, другой караулит…
— Что, боишься, не сработает? — подозрительно осведомился Кальпурций.
— Не! Сработает, можешь не опасаться. Раз сверкнуло — значит, все в порядке. Вот если бы вспышки не было, тогда…
— А что, могло и такое случиться?! Ты же меня уверял, будто являешься большим мастером по пентаграммам! — поймал его на слове Кальпурций.
— Ну… — замялся ланцтрегер фон Раух. — Порядок рун забывается без практики… но рано или поздно я бы его точно вспомнил.
— «Поздно» он бы нам уже не понадобился! — ворчливо заметил силониец. — Тогда зачем караул, если твоя защита действует?
— Так ведь она рассчитана против темных тварей и прочих порождений колдовства. А воров или разбойников не остановит.
Сказал так и занялся костром. Очень ловко его раздул, Кальпурций бы так не сумел. Насадил на мокрую палку купленную в последнем селе рыбину, пристроил коптиться, зажав конец между двумя камнями. Протянул над огнем замерзшие руки — согреть… И на миг Кальпурцию вдруг показалось, что пальцы его друга стали полупрозрачными, будто сделанными из мутного стекла. Он тряхнул головой, отгоняя наваждение: примерещится же! Взглянул еще раз, но Йорген уже успел убрать руки. «Почудилось на нервной почве», — сердито сказал себе Кальпурций и зарылся в походное одеяло. Его очередь на отдых была первой по жребию.
Оценить магические свойства пентаграммы им в эту ночь не удалось. Темные твари так и не пожаловали, ни одной. Йорген был разочарован: хоть бы самая паршивая гифта выползла или затесался гайст какой-нибудь бесприютный. Очень уж ему хотелось похвалиться перед новым товарищем своими колдовскими достижениями — и не удалось! Товарищ, однако, подобных сожалений не испытывал. Ему других неприятностей хватило.
Всю ночь, то затихая ненадолго, то припуская сильнее, лил дождь. Даже непонятно, откуда он взялся. Предзакатное небо было совершенно ясным, только на востоке темной полосой теснились тучи. Но разве бывает в природе, чтобы ливень приходил на море с суши?
Йорген, привычный заступать в дозор в любую погоду, относился к небесной влаге философски и считал вполне достаточным то укрытие, что имел при себе каждый из них. Речь шла о двух непромокаемых плащах, позаимствованных Йоргеном со склада обмундирования. Разочаровавшись в изделиях мастеров Гамра, он заставил кладовщика достать из особого хранения два плаща нифлунгских, безумно дорогих, предназначенных не для городского патрулирования, а исключительно для ведения боевых действий на местности. Уж они-то действительно не промокали, хоть из пожарной лейки поливай! Дождь льет, а ты сидишь себе под капюшоном в сухости и уюте — разве не красота?!
Хорошо, что он не стал делиться со спутником своими восторгами! Потому что Кальпурций Тиилл страдал! Как подобает настоящему мужчине и благородному человеку, он сносил испытание молча, без жалоб и стонов, однако провоцировать его в таком состоянии не стоило. Можно было и на резкость нарваться.
Неправ был бы тот, кто счел старшего сына судии Вертиция человеком изнеженным и слабым, кто упрекнул бы его в трусости. Да, он опасался ночной нежити — но не опасается ее только глупец. К примеру, если бы того же Йоргена — отчаянного, видавшего виды — спросили, боится ли он оборотней или вампиров, тот без малейшего смущения ответил бы: «Конечно, боюсь! А как же?» И если бы пришлось свести Йоргена с Кальпурцием в честном, следующем канонам боевого искусства (исключающем ложные выпады и неблагородные приемы типа горсти песка в глаза противнику) поединке на мечах, победа, скорее всего, была бы за Кальпурцием. Потому что был он крепче и здоровее — не знал голода и ран в детстве, имел возможность оттачивать мастерство в зале для тренировок, а не в бою, где все средства хороши, лишь бы не быть убитым. Одно то, что молодой Тиилл выдержал, не сломившись духом и телом, долгие месяцы позорного рабства, уже говорило о многом.
Просто человеку ко всему нужно привыкнуть. И северянин Йорген наверняка точно так же проклинал бы ласковое летнее солнце благодатной Силонии, по которому тосковал его друг, как тот проклинал северные снега, ветра и дожди.
В эту ночь Кальпурций столкнулся с испытанием, дотоле незнакомым. Попади он в рабство лет на десять раньше, до прихода злых времен — давно бы уже приобрел нужный опыт. Но Тьма даже рабов на ночь загоняла под крыши — какой хозяин захочет лишиться своего товара? Рабы в предназначенных для ночлега застенках страдали от духоты, тесноты, грязи и вони. Их Кальпурций уже научился терпеть. Но спать под проливным дождем еще не умел — стоит ли его за это винить? И неважно, что удивительная ткань плащей влаги не пропускала совершенно, вода все равно как-то пробиралась внутрь: затекала с мокрых рук, набиралась в сапоги, а неловко повернешься, задерутся полы, так и прямо в лужу задом сядешь… Мокро, бесприютно, тоскливо. Кажется, будто остался ты один на этом свете и нет в мире больше ничего, кроме моря и мокрого песка, ночи и дождя, которым уже никогда не будет конца…
Ознакомительная версия.
