Кстати, эта шутка подвигла меня на серьезное изучение конкистос - языка этого королевства. Я стал мысленно переводить на аталийский каждую услышанную фразу, произнесенную на конкистос, а слова на аталийском сначала на конкистос, потом на аталийский. При этом старался понимать, то есть видеть сразу целостный образ, а не переводить отдельные слова, и запоминать фразы и конструкции языка в целом.
Понятное дело, что обычно отвечал я на вопросы с немалой задержкой. Особенно в первые недели пути, что опять же способствовало образу, мягко говоря, не особо умного охранника. Меня мало беспокоило мнение на этот счет.
Трактирщик выделил нам четыре комнаты на втором этаже. В одной поселилась Мирасель со служанкой, в другой брат Зорвес с лейтенантом, а в двух комнатах по краям дежурный десяток. Четверо в одном номере, четверо - в другом и двое постоянно в коридоре на страже у дверей госпожи. Остальные посменно охраняли здание снаружи.
Долго думать, где же мое тело обретет покой - не вечный, а всего лишь ночной, не пришлось - Мирасель потребовала от трактирщика ванну для себя, для Зорвеса и... для меня. Кроме того, с любопытством глянув в мою сторону, приказала предоставить мне... девушку. Помочь помыться и заснуть. Вопрос с номером отпал. У девушки должна быть каморка для этих целей. Мало ли, постоялец из многоместного номера возжелает... Не при всех же... засыпать.
Пока таскали горячую воду, наполняя бочки, мы успели основательно подкрепиться и в бочку я полез в самом благодушном настроении. Минут десять я просто сидел, с наслаждением отмокая от дорожной грязи, в легком трансе восстанавливая запасы энергии и мысленным взором пробегая по телу снизу вверх и сверху вниз в поисках каких-либо нарушений. Все было в порядке, но я, тем не менее - опять же мысленно - помассировал каждый мускул. После такой процедуры тело мое чувствовало себя превосходно отдохнувшим и готовым еще сутки скакать на лошади или бежать через буреломы дремучего леса.
Едва успел закончить с этим, как дверь тихонько приоткрылась и ко мне, не скрывая страха, робко подошла девушка. Она была невысокого роста, ладно скроенная, черноволосая и смугловатая, как все конкистянки. Глаза карие, в настоящий момент широко раскрытые из-за страха, который она испытывала по отношению ко мне, губы пухлые, ярко алые и чувственные. Моя банщица сообщила, что ее зовут Карима. Ей приказали помочь мне помыться и... заснуть. Я благосклонно кивнул и приступил к омовению. Девушка сначала неуверенно, потом смелее помогла мне вымыть волосы, потерла спину и... некоторые другие части тела. Увидев, что я не кусаюсь и не набрасываюсь с рычанием рвать ее на куски, она уже почти спокойно помогла мне обтереться, обернула полотном и провела в свою каморку, где уже была разобрана постель с чистым бельем. Мою одежду должны были выстирать, высушить и выгладить к завтрашнему утру.
Потушив свечку, Карима разделась и прилегла рядом со мной. Она опять была напряжена, видимо, ожидая от меня невесть каких гадостей, но в готовности стойко перетерпеть надвигающийся кошмар. Я возблагодарил Ромиса и Лейли за науку, поскольку "разогревать" девушку пришлось долго и терпеливо. В легком трансе мне удалось установить с ней слабый эмоциональный контакт, который позволил мне ориентироваться в ее желаниях и не делать того, что ей не нравится. Философы говорят, что девичья красота - это страшное оружие, которым большинство из девушек умеет пользоваться интуитивно, делая из воина со стальным стержнем гибкую веревку, готовую обвиваться вокруг тела прелестницы и... даже сушить на себе белье, если красавице того захочется. Однако не менее грозным оружием владеют и мужчины, способные прислушиваться к невысказанным желаниям женщины.
Короче говоря, просто "взять" Кариму мне было не интересно. Такое для меня равнозначно походу в туалет по мелочи. Поэтому я не пожалел сил на то, чтобы девушка стала откликаться на мои ласки, расслабилась и, наконец-то, стала получать удовольствие. Я стал понимать ее, как себя, и делать то, что ей хотелось. Даже то, что она не осознавала разумом, но желала подсознательно. Мои труды не пропали даром. Это было похоже на пробуждение вулкана. Сначала отдаленный рокот, легкие толчки, потом толчки становятся чаще, земля начинает содрогаться в конвульсиях и вдруг - удар. Грохот и извержение лавы. На пике страсти Карима своими руками до хруста сжимала мои ребра (и откуда только силища такая?), кусалась, царапалась и орала, как стая взбесившихся кошек. В некоторые моменты я не мог четко сказать, кто кого берет - я ее или она меня. Скорее всего, это было взаимно.
Под утро, помня слова Лейли, пришлось несколько притушить этот вулкан и усталая подруга, мурлыкая от удовольствия, заснула, положив голову мне на плечо.
Мирасель проснулась поздно. Я к тому времени успел размяться, помыться и позавтракать. Впрочем, от повторного завтрака не отказался бы все равно. Когда госпожа вышла из номера, я, как положено телохранителю, пристроился рядом, но чуть сзади, и проводил ее вниз в обеденный зал.
- Как спалось, сэр Дит? - с некоторой ехидцей спросила Мирасель.
- Хорошо спалось, сеньорита, - равнодушно ответил я. Не буду же я с ней обсуждать, что и как у нас было с Каримой.
- Девушка хоть жива? Ты ее не сильно напугал?
- Жива. А что с ней сделается?
- Ну-ну...
Мы как раз проходили мимо купальни, где зачем-то собрались горничные и прачки постоялого двора. Слушали они, затаив дыхание, выступление Каримы, которая экспрессивно, как все конкистянки, в подробностях описывала прошедшую ночь. Лестные для любого мужчины слова сыпались из нее сплошным потоком вместе с жестами, иллюстрирующими рассказ. Говорят, свяжите конкистянкам руки и они слова сказать не смогут. Похоже, что это - истинная правда. Карима прерывалась только на восторженные вздохи, ахи и охи. Не буду врать - это было настоящим бальзамом на мои сердечные раны, нанесенные мной самому себе в минуты острого самоуничижения. Я ведь прекрасно осознавал, насколько с такой внешностью реально привлекателен для девушек. Мирасель остановилась рядом с дверью и, ничуть меня не стесняясь, стала откровенно подслушивать. Когда женщины, завистливо повздыхав, переключились на другие темы, сеньорита, фыркнув, бросила на меня странный, как бы оценивающий, взгляд и в глубокой задумчивости отправилась завтракать.
После обеда состоялась, наконец, долгожданная встреча. В номер Мирасель прошествовал некий человечек, невысокого роста, но на здоровенных каблуках, не превышавших, впрочем, его самомнения. Сопровождал сего владетеля громила на голову выше меня ростом и в плечах, примерно, вдвое шире. Лицо этого монстра перечеркивал глубокий шрам, начинавшийся от левой брови и заканчивавшийся на правой щеке. Позорным, с точки зрения барса, украшением этот охранник явно очень гордился. А уж силушку свою недюжинную стремился демонстрировать любыми способами. В частности, когда нас, то есть меня с сеньоритой и приезжего с этим охранником оставили одних - как выяснилось, наличие одного охранника с обеих сторон было условием встречи с этим мелким владетелем - громила, будто невзначай, стал мять и гнуть в пальцах медный прут толщиной в мизинец. Возможно, мелкий приезжий рассчитывал таким жалким способом произвести впечатление на сеньориту, но это ему не удалось - я, недолго думая, ткнул пальцем в стиле "шип розы" в солнечное сплетение кузнеца-любителя. Пока тот хрипел и пытался вздохнуть, отобрал пруток и с самым тупым видом стал его рассматривать. Мирасель, хоть и была шокирована таким моим поведением, тем не менее, быстро нашлась и небрежно пояснила напуганному дворянину, что: ее охранник такой недоверчивый - всякий пустяк принимает за нападение и тут же старается горло врагу перегрызть... настоящий дикарь! не обращайте внимания. Собеседник и не обращал. Весь вечер на меня старательно не смотрел и, заикаясь, вел переговоры, проявляя немалую покладистость.
