Чья-то неловкая нога наткнулась на ведро, и грязная вода, довольно журча, разлилась по уже почти подсохшему и — что самое мерзкое! — почти чистому дощатому настилу террасы.
— Ну что за... Только ведь закончил! — Я вскочил на ноги, задыхаясь от злости — хотя меня скорее разозлил прерванный сеанс самоанализа, чем опрокинутое ведро — и оказался лицом к лицу с новым персонажем трагикомедии «Бытие Джерона».
— Куда прёшь? Не видишь, что ли... — начал было я, но тут же стыдливо осёкся.
Он и в самом деле ничего не мог видеть. Этот тёмноволосый и утончённо красивый молодой человек был абсолютно слеп — большие глаза на породистом лице были словно затянуты белесой дымкой. В первые мгновения я почувствовал себя неловко, но мысли быстро перетекли на тему, которую я полагал главной. Какую? О себе любимом, конечно! А что, если бы принц велел выколоть мне глаз? А ещё веселее — оба глаза? Что бы я вот тогда делал? Или велел бы мне что-нибудь отрезать... Да, недаром говорят, что чужое несчастье слаще, чем своя радость... Мучительно пытаясь подобрать слова для извинения, я разглядывал незнакомца. Нет, ростом он всё же повыше, чем я, и торс у него помассивнее... И локоны такие мне никогда не заиметь, поскольку мои немногочисленные кудряшки не поддаются никакой укладке и выбирают только исключительно им самим известное и приятное направление... В целом производит впечатление обеспеченного человека, принадлежащего к высшим слоям общества: одежда из дорогой ткани, хотя и нарочито простая, кожа на руках нежная, не осквернённая мозолями и ссадинами. Он выглядел бы совершенно здоровым и довольным жизнью, если бы не глаза... Да в уголках рта намечается скорбная складка — свидетельство того, что он страдает своим недугом достаточно долго, чтобы познать все неудобства, с этим связанные.
— Простите, господин... Я не мог знать... — Хорошо оправдание, ничего не скажешь! А у тебя самого глаза на что? Мог бы и поглядеть, прежде чем орать. Да и не надо было ведро оставлять на проходе...
— Ничего страшного, — ответил молодой человек, беспомощно улыбаясь. — Я всегда на что-нибудь наступаю. Так что извиняться следовало бы мне...
— Не стоит расшаркиваться друг перед другом: примем как данность, что мы оба поступили неправильно, и забудем об этом. — Я тоже улыбнулся и пожалел, что он не видит моей улыбки. Хотя о чём тут жалеть — и не улыбка вовсе, а гримаса, потому что лицо перекашивается... Даже хорошо, что не видит, можно спокойно поговорить...
— Он причинил вам вред, милорд? — Между нами крепостным валом вырос рыжий титан.
— Ни в коем разе, это я помешал... — Молодой человек не успел договорить.
— Почему ты не на коленях? — горя праведным гневом, завопил Борг, испепеляя меня страшным взглядом.
М-да, один на один я обычно редкий трус, но если появляются зрители... Ох, надо искоренять в себе дурную любовь к публичным выступлениям...
— Я, конечно, извиняюсь, но какая разница твоему господину?
— Да как ты смеешь?!
— Он всё равно не увидит, что я делаю — стою на коленях или показываю ему нос. А вот тебе, наверное, будет очень приятно. — Я посмотрел на рыжего верзилу снизу вверх, но с таким видом, как будто это он ростом мне до плеча.
Борг побагровел так сильно, что стал напоминать ярмарочных кукол, разыгрывающих представление. В самом деле, совершенно малиновая физиономия в сочетании с пылающими на солнце рыжими волосами выглядела как-то... нереально. В принципе, я ожидал, что в следующий миг буду растоптан великаном, но события свернули на другую тропинку:
— Ты когда-нибудь сведёшь меня с ума, Борг, — устало заключил молодой человек. — Конечно, мне всё равно, в какой позе находится этот человек, и незачем требовать от него исполнения всех тонкостей этикета...
— Он всего лишь — ничтожный раб! К тому же — клеймёный... — злобно бросил Борг.
— Клеймёный? — На лице «милорда» появилось любопытство, впрочем, настолько лёгкое, что даже самый придирчивый наблюдатель не счёл бы его неприличным.
— И клеймо — свеженькое! — Рыжий просто сгорал от злорадства.
— Ты считаешь, что это в корне меняет дело? — поинтересовался я.
— Слушай, ты...
— Спокойно, Борг! Если на его теле есть клеймо...
— Не на теле, а на лице! — уточнил верзила.
— Какая разница? Так вот, если у него есть клеймо на теле, это не означает, что такое же клеймо стоит на его душе. Ты меня понимаешь?
— Милорд...
— Точно так же можно сказать и про меня: даже если мои глаза ничего не видят, глупо было бы утверждать, что так же слепы мой разум и моя душа. — Молодой человек говорил спокойно и тихо, но в каждом слове слышалось то, от чего я успешно отвыкал в течение долгих лет. Он наверняка получил прекрасное и разностороннее образование — не только книжное, но и жизненное. Более того, манера выражаться выдавала человека, привыкшего к тому, что его слова выслушиваются самым внимательным образом, а то и почитаются, как повеления. Мой ровесник? Почти. Но куда более зрелый, если так можно выразиться. Рядом с ним я вдруг почувствовал себя капризным ребёнком, не выучившим урок. Я фыркнул и щёлкнул Борга пальцами по груди:
— Давай договоримся так: как только твой господин снова сможет видеть, обещаю, что при каждом его появлении буду опускаться на колени. Идёт?
— Ты смеешь смеяться над его светлостью?!
— Я серьёзен, как никогда.
— Да ты знаешь, что лучшие лекари не смогли...
— Мир огромен, и в нём всё же случаются чудеса. — Я невольно вздохнул, подумав о себе, и продолжил: — Может случиться так, что твой господин будет здоров и счастлив. Тогда я исполню своё обещание.
Борга мои слова не удовлетворили, и он всё ещё презрительно пыхал яростью, но молодой человек велел ему успокоиться и заняться обедом, а сам прислонился к стене дома, небрежно перебирая шнурок на вороте рубашки. Когда шаги верзилы затихли в лабиринте дома, «милорд» спросил:
— Ты так долго молчал, прежде чем извиниться... О чём ты думал?
Я покраснел, но ответил:
— Мои мысли были сугубо эгоистичны. Я думал о том, что совсем недавно мог бы получить более страшные повреждения, чем имеются на сегодняшний день.
Молодой человек усмехнулся:
— Я примерно так и представлял...
— Мне, право, стыдно, хотя стыдиться нечего. — Я перевёл взгляд на залитый солнцем двор. — Человеку свойственно думать прежде всего о себе и своих бедах и радостях. Это нормально. Более того, это правильно и полезно. Когда начинаешь думать о других, набиваешь кучу шишек и обретаешь массу неприятностей... Мне почему-то кажется, что ваш недуг возник именно в тот момент, когда вы думали совсем не о себе...
