— Не хотите ли поразвлечься, сударь?
Зибен окинул ее взглядом: молодая, хорошенькая, но глаза усталые и пустые.
— Сколько?
— Для такого знатного господина, как вы, четвертушку серебром. Ну, если в постель хотите — тогда полушка.
— И за это ты меня развлечешь?
— Я доставлю вам бездну удовольствия.
Зибен взял ее за руку — рука была чистая, как и дешевое платье девушки.
— Ладно, попробуем.
Два часа спустя он вернулся в дом, где их поселили. Майон сидел у дальнего окна, составляя речь для завтрашних похорон королевы. Увидев Зибена, он отложил перо.
— Нужно поговорить, — сказал он, жестом приглашая поэта сесть.
Зибен устал и уже сожалел о своем решении сопровождать Друсса. Он сел на мягкую кушетку и налил себе разбавленного вина.
— Только покороче, посол. Я должен прилечь хотя бы на часок перед отъездом.
— Речь как раз о вашем отъезде. Так не годится, поэт. Завтра хоронят королеву, и Друсс — почетный гость. Уехать сейчас было бы оскорблением худшего толка. Особенно сразу после бунта, который, что ни говори, начался из-за Друсса. Разве нельзя подождать несколько дней?
— Боюсь, что здесь мы имеем дело с чем-то непонятным для вас, посол. Друсс считает это долгом чести.
— Не пытайтесь меня оскорбить. Я отлично понимаю, о чем вы. Но Друсс не просил этого человека о помощи и потому не несет вины за его увечье. Друсс ничего ему не должен.
— Поразительно. Вы как нельзя лучше подтверждаете мои слова. Я говорю о чести, а вы о счетах. Послушайте меня: этот человек получил увечье, спасая Друсса. Теперь он умирает, и ждать больше нельзя. Врач сказал Друссу, что Клаю осталось жить от силы месяц. Поэтому мы выезжаем теперь же, как только доставят лошадей.
— Что за чушь вы несете! — взревел Майон. — Подумать только: волшебные камни, спрятанные в надирской долине! Какой человек в здравом уме способен поверить в эту... сказку? Я был в местности, куда вы собираетесь. Там кочует много племен. Даже караваны не ходят туда — разве что под усиленной охраной. Есть там одна шайка, которая зовется Спинорубами. Как вам нравится это название? Они перерубают хребты своим жертвам и бросают их в степи на съедение волкам.
Зибен допил вино, надеясь, что испытываемый им ужас не отражается на лице.
— Я понял вашу точку зрения, посол.
— Зачем ему это на самом-то деле?
— Я уже сказал вам. Друсс должен этому человеку — и в огонь пойдет, чтобы расплатиться. — Зибен встал, Майон тоже.
— Но вы-то зачем едете с ним? Он умом не блещет, и я еще могу как-то понять его простецкие взгляды на жизнь. Вы же — человек незаурядный. Разве вы не видите всей тщеты этого предприятия?
— Вижу, — сознался Зибен. — И это еще печальнее, ибо обличает полную несостоятельность моего незаурядного, как вам кажется, ума.
У себя в комнате Зибен помылся и растянулся на кровати. Удовольствие, которое обещала ему девица, успело уже улетучиться. Как и все удовольствия, испытанные Зибеном в жизни. Страсть сменяется легкой грустью о недостижимом. Идеальное счастье, как и мифическая идеальная женщина, все еще ждет где-то впереди.
«Зачем вы едете с ним?»
Зибен ненавидел опасности и дрожал при мысли о том, что его ожидает. А вот Друсс, несмотря на все его недостатки, живет полноценной жизнью, наслаждаясь каждым ее мигом.
Зибен чувствовал себя по-настоящему живым только рядом с ним: в поисках похищенной Ровены, на море в бурю, когда «Дитя грома» швыряло, как щепку, или в битвах, где каждое мгновение грозило смертью.
После своих странствий они с триумфом вернулись в Дренан, и Зибен сложил свою эпическую поэму «Друсс-Легенда». Она стала самой известной сагой в дренайских землях и была переведена на дюжину языков. За славой пришло богатство, за богатством — женщины, и Зибен с удивительной быстротой вновь погрузился в пучину праздной роскоши. Вздохнув, он поднялся с постели. Слуги приготовили ему одежду — штаны из бледно-голубой шерсти, высокие сапоги для верховой езды из мягкой кремовой кожи. Разрезы на пышных рукавах голубой шелковой рубашки открывали серую, тоже шелковую, подкладку, вышитую перламутром. Синий плащ, завершавший наряд, застегивался у горла плетеной золотой цепочкой. Одевшись, Зибен встал перед большим зеркалом и пристегнул перевязь, на которой висело четыре метательных ножа в черных ножнах, с рукоятками слоновой кости.
«Зачем вы едете с ним?»
Зибену очень хотелось бы ответить: «Потому что он мой друг», — и он надеялся, что в этом есть хотя бы доля правды. Но не это было истинной причиной.
— Я должен чувствовать себя живым, — сказал он вслух.
— Я купил двух лошадей, — объявил он Друссу, — чистокровку себе и ездовую тебе. Поскольку верхом ты ездишь, как мешок морковки, я счел, что она тебе как раз подойдет.
Друсс пропустил подковырку мимо ушей.
— Где это ты взял такие красивые ножички? — спросил он, кивнув на нарядную перевязь Зибена.
— Красивые ножички? Это превосходно уравновешенное смертельное оружие. — Зибен достал один клинок из ножен. Плавно закругленное книзу лезвие было острым как бритва. — Я поупражнялся с ними, прежде чем купить. Пригвоздил бабочку с десяти шагов.
— Твое искусство нам пригодится, — проворчал Друсс. — Я слыхал, надирские бабочки очень злые.
— Старые шутки самые лучшие, спору нет. Но эту уже пора проводить на покой.
Друсс старательно упаковал в седельные сумки вяленое мясо, сушеные фрукты, соль и сахар. Затянув ремни, он снял с кровати одеяло, туго скатал его и приторочил к поклаже.
— Майон недоволен тем, что мы уезжаем, — заметил поэт. — Завтра хоронят королеву, и он боится, что король воспримет наш отъезд как неуважение к постигшей его потере.
— Ты уже уложился? — спросил Друсс, взваливая сумки на плечо.
— За меня это делает слуга. Терпеть не могу эти сумки — шелк в них ужасно мнется. Рубашка или камзол, вынутые из них, не имеют никакого вида.
Друсс безнадежно покачал головой:
— Ты берешь с собой в степь шелковые рубашки? Полагаешь, что надиры оценят твой вкус?
— Увидев меня, они сочтут, что я бог! — хмыкнул Зибен.
Друсс снял со стены свой топор, Снагу. Зибен оглядел блестящие серебряные лезвия в виде крыльев бабочки, черную рукоять с серебряными рунами и с чувством сказал:
— Ненавижу это орудие.
Друсс спустился к входной двери. Посол Майон разговаривал с тремя королевскими гвардейцами, высокими молодцами в серебряных панцирях и черных плащах.
— Послушайте, Друсс, — сказал он. — Эти господа хотят проводить вас во Дворец Дознаний. Тут, очевидно, какая-то ошибка, но вам хотят задать несколько вопросов.
