– Заткнись, Мирна. – Узнаваемый голос Галинды Рейвентри резко оборвал речь собеседницы. – Хелбен вечно шпыняет Данилу за его маленькие безобидные заклинания, и эта баллада – только способ немного подергать архимага за бороду.
– Хорошо сказано, мисс, – раздался раскатистый голос с характерным для жителей Кормира произношением. – Молодой бард сочинил хорошую балладу, но это всего лишь песня, и больше ничего.
– Давайте еще раз ее послушаем, – предложил второй собеседник.
Звуки лиры утихомирили спорщиков, и после нескольких дрожащих аккордов низким, хрипловатым, но очень чувственным голосом запела женщина. Хелбен узнал в нем голос менестреля в маске, таинственную певицу, которая часто восхищала замковую стражу выступлениями под открытым небом в чудесные летние вечера. Ее имя и происхождение порождали сплетни: певицу считали то безумной аристократкой, то шпионкой Зентильской Твердыни, то агентом Арфистов. Кем бы она ни была, ее пение не оставляло у Хелбена сомнений, что и она пострадала от заклятия, поразившего большинство бардов.
В годину смерти магический полет
Привел волшебника в страну, где царствовали тени.
И Малагрим, ведомый их неуловимой силой,
Преследовал его до света дня.
Арфисты собрались прогнать чудовищ
И магией, и сталью, и крепким черным жезлом.
Дарнан ткнул Хелбена локтем в бок:
– Они утверждают, что эту балладу написал твой племянник, но я не могу поверить, что парень на это способен. В ней говорится и о тебе, и об Эльминстере, да еще баллада переносит вас обоих на две сотни лет в прошлое. Кто мог до такого додуматься?
– Хотелось бы мне знать, – пробурчал Хелбен, знаком призывая друга к молчанию, чтобы лучше расслышать слова.
Песня действительно была основана на одной из баллад Данилы, а описываемый случай относился к эпохе Великих Войн, несчастливому периоду двухсотлетней давности. Хелбен сам наблюдал за обучением Данилы в области истории и традиций, и написанная им баллада была только хорошо завуалированной аллегорией. Слова же этой песни повествовали о сражениях, в ней упоминались имена многих бардов, павших в битве, да еще слышалось предупреждение о грядущей угрозе со стороны выживших приверженцев неуловимого Малагрима. Кто бы ни изменил слова баллады, он был участником тех событий, с растущим беспокойством отметил архимаг.
Хелбен напряг свою память, пытаясь вспомнить Арфистов, кто сражался в те времена и мог жить сейчас. Вероятно, один из переживших ту долгую войну отступился от союза Арфистов и превратился в ярого врага бывших товарищей, поскольку сумел пережить смерть. Это могло бы многое объяснить, ведь победивший смерть могущественный маг – или волшебница – мог наложить заклятие, изменившее память бардов.
В балладе говорилось и еще об одном случае. В свое время Хелбен предпринял все, что было в его силах, чтобы искоренить баллады о несчастном случае с Лаэраль, нашедшей эльфийский артефакт, но песни раздавались то тут, то там, сея сплетни и недоверие. В жизни архимага были и другие моменты, о которых он предпочел бы забыть, но, видимо, кто-то решил обнародовать и эти факты. Его генеалогия и происхождение были записаны в городских книгах и не являлись секретом для любознательных соотечественников, но автор этой баллады явно пользовался другими источниками. Мало кто знал его настоящий возраст, некоторые события из прошлого и пределы магических возможностей.
Последний куплет баллады менестреля в маске отвлек Хелбена от мрачных мыслей и вновь заставил прислушаться к словам.
Как не собрать пушинки одуванчика, летящие по свету
На крыльях ветра и теченьях моря,
Так магию нельзя вернуть, когда врата открыты.
Корзиночку цветка заполнить мы не в силах, раз семена
взлетели,
Так опасайтесь тех, в чьих силах распахнуть врата
И превратить родные берега в поместье адских сил.
В таверне повисла гнетущая тишина. История и легенды изобиловали предостережениями и призывали к бдительности на тот случай, если магия станет слишком тщеславной и могущественной, а последний куплет и вовсе призывал людей предотвратить несчастье, пока не поздно. Все знали историю, случившуюся в замке Врата Ада, когда честолюбивый маг приоткрыл двери Бездны.
Демоны, бесы и им подобные обитатели преисподней устремились на свет, разрушая все, что попадалось им на пути. Они остались на поверхности и по сей день нападают на путешественников. Опасность магии, обращенной во зло, была реальной особенно в эти тревожные дни.
– Я же говорю, что все это правда, – настаивала Мирна.
На этот раз никто ей не возразил. Дарнан положил руку на плечо Хелбена:
– На твоем месте, дружище, я бы воспользовался задней дверью.
* * *
Вин Эшгроув не переставал играть и петь, пока путешественники не оставили далеко позади земляную насыпь болот и первые звезды не зажглись в вечернем небе. Наступившую тишину первым нарушил Данила:
~ Это было замечательно, как бы оно ни называлось. А что это было?
– Песня-чары, – шепотом ответил Элайт. Наконец-то его ледяное спокойствие было сломлено, и лунный эльф смотрел на менестреля с благоговейным восторгом. – Это редкий вид эльфийской магии, способный воздействовать на любое существо, которое дышит. Теперь я понимаю, почему вы втроем отправились воевать с драконом! Даже среди эльфов лишь немногим доступен этот дар, и еще меньше могут соперничать с твоим спутником.
Данила подъехал поближе к Вину:
– Можно ли научиться искусству песни-чары?
– Как и в любом другом виде искусства, требуется определенный талант, – ответил менестрель. – И как в любом виде искусства, совершенство достигается учением и практикой.
Данила кивнул, принимая к сведению его слова:
– Так ты говоришь, что и люди могут научиться искусству песни-чары?
– Этого он не говорил! – надменно вздернув голову, бросил Элайт.
Он набрал в грудь воздуха, словно собирался сказать что-то еще, но раздражение снова спряталось под маской равнодушия. Лунный эльф пришпорил коня и поскакал к берегу реки. На первой же ровной площадке он остановился и приказал разбить лагерь.
Как ни странно, но Данила понял грубую реакцию Элайта. Сказались воспитанное с рождения недоверие к людям и желание сохранить в неприкосновенности культуру и обычаи своего народа. Элайт Кроулнобар был последним потомком знатной семьи, родился на Эвермите и был воспитан при королевском дворе. Магия Вина напомнила ему о том, кем он был, а также о том, кем он не стал. Все это Даниле было понятно, но все же он твердо верил, что смог бы научиться эльфийскому искусству песни-чары без всякого вреда для народа эльфов.
