– Что, например?
– Ну, место, где найдут труп. Место, где можно достать определенную траву. Склад, где находится конкретный ингредиент.
– Правда? Я ничего не знал о таких дополнительных расчетах. Насколько трудно их делать?
– Некоторые очень трудно. Некоторые легко.
Мы повернули и пошли обратно.
– Насколько трудно рассчитать местонахождение тела? – спросил он, пока мы поднимались на холм.
– На самом деле, это-то довольно просто.
– А что если ты попробуешь определить местонахождение того полицейского, которого мы сбросили в реку?
– Вот это уже сложно, поскольку здесь участвует много дополнительных переменных. Если труп просто переместили или если известно, что кто-то умер, но не известно где, – тогда это не очень трудно.
– Это действительно напоминает озарение, – заметил он.
– А когда вы говорите о своем предвидении, о способности предчувствовать, когда что-то должно случиться, или каким образом, или кто там будет присутствовать, – разве это не напоминает озарение?
– Нет. Я думаю, что это больше напоминает подсознательное умение использовать статистику на фоне достаточно хорошо известного поля деятельности.
– Ну, некоторые мои расчеты, вероятно, очень похожи на сознательный способ сделать то, что вы делаете подсознательно. Очень может быть, что вы просто интуитивный расчетчик.
– А этот трюк с нахождением трупа? Разве не озарение?
– Так только кажется со стороны. Кроме того, вы только что видели, что может произойти с моими расчетами, если мне недостает какого-то ключевого фактора. Вряд ли это можно назвать озарением.
– Предположим, я скажу тебе, что все утро меня тревожило сильное предчувствие, что один из игроков умер?
– Боюсь, это выше моих сил. Мне нужно было бы знать, кто это и некоторые обстоятельства. Я в действительности больше имею дело с фактами и вероятностями, чем с подобными вещами. Вы это серьезно, насчет предчувствия?
– Да, это настоящее предчувствие.
– А вы чувствовали то же самое, когда Графа проткнули колом?
– Нет. Но с другой стороны, я не думаю, чтобы его все-таки можно было считать живым, в прямом смысле слова.
– Увертка, увертка, – сказал я, и он уловил мою улыбку и улыбнулся в ответ. Наверное, понять другого можно только побывав в его шкуре.
– Ты ведь хотел показать мне Гнездо Пса? Мне стало любопытно.
– Пойдем, – ответил я, и мы пошли и взобрались на тот холм.
На его вершине мы немного побродили, и я показал ему тот камень, сквозь который нас втянуло. Надпись на нем снова превратилась в еле заметные царапины. Он тоже не смог ее разобрать.
– Тем не менее отсюда открывается чудесный вид, – сказал он, осматривая окрестности. – О, вон дом пастора. Интересно, принялись ли у миссис Эндерби те черенки?
Мне представлялась возможность. Наверное, я мог ухватиться за нее прямо сейчас и рассказать ему всю историю, от Сохо до сегодняшнего дня. Но я понял, по крайней мере, что удерживает меня от этого шага. Он напоминал мне одного моего давнего знакомого – Рокко. Рокко был крупным, вислоухим охотничьи псом, всегда веселым; радостно прыгая по жизни или завоевывая ее тяжким трудом, он всегда пребывал в таком прекрасном настроении, что некоторых это раздражало; и еще он был очень целеустремленным. Однажды на улице я окликнул его, и он без колебаний бросился через дорогу, не обращая на окружающую обстановку даже того элементарного внимания, которое свойственно любому щенку. Его переехала повозка. Я кинулся к нему, и будь я проклят, если он не выглядел счастливым при виде меня в те последние минуты. Если бы я не разевал свою пасть, он мог бы оставаться счастливым гораздо дольше. Так вот… Ну, Ларри не так глуп, как Рокко, но и он склонен к подобному энтузиазму, который долгое время подавляла стоящая перед ним большая проблема. Сейчас, по-видимому, он почти придумал какой-то способ решить эту проблему, и Великий Детектив в его нынешнем обличье очень его развлекал. Поскольку я не считал, что он может так уж много выдать, то вспомнил Рокко и сказал себе – к черту. Потом.
Мы спустились с холма и пошли обратно, и я выслушал его рассказы о тропических растениях, о растениях средней полосы, об арктических растениях, о дневных-ночных циклах растений, и о лечении травами у многих народов. Когда мы подходили к дому Растова, я заметил нечто, что сперва показалось мне куском веревки, свисающим с ветки дерева и раскачивающимся на ветру. Через секунду я узнал в нем Шипучку, подающего мне сигналы.
Я перешел на левую сторону дороги и ускорил шаги.
– Нюх! Я тебя искал! – крикнул он. – Он сделал это! Он сделал это!
– Что? – спросил я.
– Покончил с собой. Я нашел его в петле, когда вернулся с кормежки. Я знал, что он в депрессии, я говорил тебе…
– Как давно это случилось?
– Около часа назад, – ответил он. – Потом я пополз искать тебя.
– Когда ты ушел из дому?
– Перед рассветом.
– Тогда с ним было все в порядке?
– Да. Он спал. Вчера ночью он пил.
– Ты уверен, что он покончил с собой сам?
– Возле него на столе стояла бутылка.
– Это ничего не значит, учитывая то, как он пил.
Ларри приостановился, увидев, что я завел разговор. Я извинился перед Шипучкой и рассказал Ларри, в чем дело.
– Похоже на то, что ваше предчувствие было верным, – сказал я. – Но я бы не смог это рассчитать.
Затем мне в голову пришла одна мысль.
– Икона, – спросил я. – Она все еще там?
– На виду ее нет, – ответил Шипучка. – Но она обычно и не лежит на виду, если только он не достает ее зачем-нибудь.
– Ты проверял там, где он ее хранит?
– Не могу. Для этого нужны руки. У него под кроватью есть одна доска. Она лежит ровно и на вид ничем не отличается от других, но легко вынимается, если поддеть пальцами, у кого они есть. Под ней – пустота. Он хранит ее там, завернутой в красный шелковый платок.
– Я попрошу Ларри поднять доску, – сказал я. – Какая-нибудь из дверей не заперта?
– Не знаю. Тебе придется их проверить. Как правило, он держит их запертыми. Если они заперты, то мое окно приоткрыто, как всегда. Ты можешь поднять раму и забраться в дом этим путем.
Мы направились к его дому. Шипучка соскользнул вниз и последовал за нами.
Входная дверь была не заперта. Мы вошли и подождали, пока Шипучка нас догонит.
– Куда идти? – спросил я.
– Прямо, в эту дверь.
Мы так и сделали, и вошли в комнату, которую я видел снаружи, когда заглядывал в окно. И Растов висел там, на веревке, привязанной к балке, всклокоченные черные волосы и борода обрамляли его бледное лицо, черные глаза вылезли из орбит, струйка крови, выбежавшая из левого угла его рта на бороду, засохла и стала похожа на темный шрам. Лицо его было опухшим, пурпурного цвета. Рядом лежал опрокинутый стул.
