Взмыленный как лошадь после забега, я встал на край тротуара и вытянул дрожавшую руку. Проезжающие мимо машины, кажется, намеревались остановиться, но бездушные механизмы, мельком разглядев мое лицо, только прибавляли скорость.
Впустую потеряв минуту своей жизни, я взял под контроль мелькнувшего водителя. Машина остановилась на полном ходу, окружающий воздух наполнился пронзительным визгом тормозных дисков, запахом горящей резины и бранью разъяренных водителей во всем ряду. Пройдя мимо матерящегося водителя, автомобиля, который едва не въехал в зад машины моего подконтрольного, я велел ему заткнуться. Хотя вид мужика был решителен и грозен, а рука тянулась за битой под сиденьем, он осекся, правильно истолковав выражение моего лица.
Сейчас я был готов руками убить любого кто захочет отнять у меня хоть секунду времени. Я устрою бойню, утоплю улицу в крови, а приехавшие милицейские наряды возьму под контроль и заставлю стрелять друг в друга… Лишь бы выиграть тем самым время…
Захлопнув дверь автомобиля, приказал водителю ехать в ресторан где сейчас работает Маша…
Чувство такое, что Земля ежесекундно норовит уйти из-под ног, а кресло автомобиля улететь в космос. Я заставлял водителя гнать машину на пределе возможного, молился, надеялся, но тем не менее знал… Знал что уже поздно. Наверно какое-то шестое чувство повелителя, а может обычное человеческое предчувствие, твердило, что Маши больше нет. Никогда не чувствовал такую пустоту внутри и ледяной холод внизу живота. Маша ушла и на этот раз безвозвратно.
Автомобиль остановился из-за милицейского оцепления. Дорогу перегородили постовые, рядом проехала ЗИЛ с бойцами ОМОНа. Я не обращая внимания на окрики гаишника, вышел из машины и направился к кордону. Все серо, грязно и тревожно как в дешевых боевиках, мрачные и суровые люди повсюду запрещали мне приближаться. Пара рук пыталась меня оттащить, но я наконец, взял кого-то под контроль, и лица сразу исчезли будто я стал для них невидимкой. Вывеска ресторана Маши зазывает яркими красками, окно-витрина разбита, на осколках валяется чье-то тело.
По всем канонам засады, убийца должен был ждать меня у приманки, а не шуметь раньше, чем жертва успела подойти…
Я толкнул дверь ресторана, трупы, трупы. Окровавленные трупы. Швейцар, охранник в черной жакетке и белой, выпачканной красным рубашке, лежат на ярком паркете скрючившись, словно все пули вошли в живот. Посетители злосчастного заведения, кажется, были расстреляны Калашниковым, столы и стулья перевернуты, некоторая мебель превращена в дрова и щепки, наверно перед смертью многие пытались бежать или спрятаться.
Он просто вошел и расстрелял тут всех…
Официантка в белой рубашке, лежит на полу рядом с перевернутым подносом. Я приблизился к телу и кажется, зарыдал. Но почему-то дотронувшись до своих глаз и щек, обнаружил что они сухи. Я не плачу, просто ломаюсь внутри…
— Я ждал тебя, — сказали рядом.
— Знакомый голос, он принадлежит человеку чуждому жизни.
— Я знал, что ты лгал, — продолжил килер, — ты хотел жить не ради поиска ответа, ты жил ради нее.
— Какая теперь разница?
— Большая, повелитель, большая. Я ведь ошибся, но ты был прав. Ты нисколько не похож на меня, ты такой же как и все. Свои желания, потребности, скрываешь за ширмой рисованных общечеловеческих идеалов. Лидеры сект, правительств, империй, все они действовали как и ты. Под великими идеями, которыми они сдвигали души и народы, пряталась лишь жажда наживы, жажда славы, власти и богатства. Хотя стремление к власти в тебе не ощущается, но все же в тебе была похожая жажда. Твой порок — алчность, ты хотел владеть этой женщиной, растворяться в ней снова и снова, ты не отпускал, держал ее при себе и даже мысленно всегда был с ней рядом. Поэтому я убил ее, и лишил тебя жажды.
— Зачем ты говоришь мне это, безумный?
— Я поверил тебе повелитель. У нас с тобой, у убийц, очень развит звериный инстинкт, и я чую что когда-нибудь ты обретешь ключи к тайне, подберешься к абсолютному познанию. Ты поможешь людям, ты спасешь всех нас. Но чтобы все так и было, ты не должен отвлекаться. Я убил твою любовь, я лишил тебя наркотика. Теперь ты полностью свободен для поисков, а я… Я выполнил предначертанное судьбой. Я достиг цели своей жизни. Многие годы я жил не зная для чего, но сегодня я понял… Спасибо тебе повелитель. Спасибо и прощай. В сердце, как и обещал.
Его звучный голос очень походил на голос действительно страдающего актера, играющего какого-нибудь Короля Лира в театре, но сочувствия к нему так и не возникло. Черты лица любимой были прекрасны даже после взмаха над ней косы Костлявой, и если бы ни эта болезненная бледность, можно было бы подумать, что девушка спит…
Выстрел пророкотал как самый сильный гром, в грозу которого я попадал в жизни. За спиной раздался звук падающего на пол пистолета, а через секунду повалилось тело. Килер, свято веря в свое предназначенье убил себя с той гордостью и бравадой, с какой умирали лучшие герои прошедших столетий. Закрывая телом амбразуру пулемета, или с гранатами ложась под гусеницы громыхающего танка, они умирали зная что их жизнь прошла не зря. Они исполнили свою цель.
Грохот сапог, звон разбивающихся стекол, возвестил о том, что в ресторан ворвался спецназ. Но мне плевать. Я не отрывал взгляда от прикрытых нежными веками глаз Маши, от бровей, губ овала лица. Меня вздернули вверх, развернули и заломив руки повели к выходу. Я закрыл глаза чтобы не видеть труп килера. Кто-то сказал, что человек живет пока остается в чьей-то памяти. Что же, если это так, то он недостоин остаться в моей.
Ветер поднявшийся на улице, словно сопротивляясь моему аресту, бросает в тащащих меня спецназовцев жалящие холодом кроваво-красные листья. Почему-то в этом хороводе желтого почти нет…
— Залезай, — приказали мне заталкивая в грузовик и захлопывая дверь.
Я оглянулся, чтобы увидеть, как в окошко двери с силой ударился и прилип кленовый лист, красного, как свежепролитая кровь, цвета.
— Маша, ведь это ты… — прошептали губы. — Правда?
Камера куда меня забросили совсем не такая как принято показывать по телевизору, она скорее походит на вальер для гиен, чем на обезьянник в зоопарке.
Недолго думая, хотя мало что понимая в происходящем, сел на койку в центре грязной комнаты, вместо стены справа толстые прутья, а за ними расположен просторный вестибюль с прилегающими кабинетами и постом внутренней охраны милиции. Остро пахнущие гиены рядом, хотя и принадлежали к уголовному миру, задевать и заговаривать со мной даже не пытались — видно чувствовали, что я выходец из более страшного мира. И кто может знать, не взбредет ли в голову новому жителю полакомиться их плотью…
