Слова Анга с трудом пробивались сквозь гулкое биение крови в висках. Рэлек слушал его, до боли стискивая пальцами рукоять сабли, спина взмокла от холодного пота…
— В дом пошёл сам Коготь, с ним Юрден и Нейт. Мы снаружи ждали с самострелами. После тех тургов все сами, как тетивы натянутые. И тут Носач выволакивает на крыльцо девчонку… Красивую… Волосы — как грива у вороного… Он её, ублюдок, прямо с крыльца — наземь, ребятам под ноги. И говорит со смешком: «Только не деритесь, бесы. Разыграйте по-честному, кто первым будет». Я сперва подумал: ослышался, а тут из дома сам Коготь вышел… и первым делом на меня уставился. Глаза у него… В общем, понял я всё без слов: «Дёрнешься, Красавчик, тут и ляжешь. И даже зарывать никто не станет». Знаешь, Тихоня… надо было там лечь тогда… Хоть умер бы, как жил до того… солдатом бы умер, не тварью… Но в тот день… стою перед Когтем, рука к сабле тянется, а в голове одна-единственная мысль: «После всего, что пережил, подохнешь, как пёс, от рук своих же товарищей! Кому что докажешь-то?! Не дури!»
Лицо Вельда скривилось в усмешке, больше похожей на гримасу боли.
— Коготь тогда всё верно рассчитал с этой девчонкой. Больше за его спиной никто ни полслова не пикнул. Да и тургов больше не видели. Через три дня были уже на порубежье…
— Через день, — возразил Рэлек почти машинально. — Это самое большее.
— Три, Тихоня, три. Я те дни помню, как… Что? О чем ты?
Ангвейл будто очнулся, его взгляд снова сосредоточился на Рэлеке. В плавильном котле тоски всплыло недоумение.
— Домик среди Пустошей, — сказал Рэлек, помедлив, — полдюжины яблонь, колодец. Я был там шесть дней назад. И твою чернявую тоже видел.
— Врёшь! — выплюнул Красавчик, рывком поднимая рапиру. — Врёшь! Она умерла тогда! Коготь приказал за собой прибрать и я… Я сам!.. Лично!..
— Вердаммер хинт, — прошептал Рэлек. — Ты…
— Что, что мне оставалось?! Коготь сказал: «Если ты этого не сделаешь, Ангвейл, то не сделает никто». Понимаешь?! Они собирались всё там сжечь! Они сожгли бы её! Живьём!
— Ясно, — Рэлек усмехнулся с горечью. — Ты ей мучения облегчил, выходит… Мне тоже так подсобишь, а? Мучения мои прекратишь?
— Что ты знаешь о мучениях, кретин?! Каждую ночь — вереск! Проклятый белый вереск! Каждую ночь!..
— Да, каждую ночь… Очень знакомо, Анг. Я теперь тоже его вижу, тот вереск. Каждую ночь. Глазами той девчонки и её брата. Всё, что они, вижу и чувствую.
Красавчик замолчал, он теперь лишь беззвучно хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Оружие дрожало в его руке.
— Ты знаешь, что испытывает человек, которому продырявили печень ножом? — слова Рэлека били наотмашь, хлестали по медленно багровеющему лицу пьяницы, не давая перевести дух. — Ты знаешь, что чувствует женщина, когда её насилуют поочерёдно пять мужиков? Жаль, ты не знаешь… Я умру — придёт другой, Анг. Мстительный дух, что вы породили, уже не успокоится. Не донимал он вас эти годы? Ну, так теперь уж достанет. Теперь уж он наверняка знает, где вас искать. Я первым пришёл сюда. А кто придёт вторым, Анг?
— Нейт… — просипел Красавчик. — Щербатый сказал… тебя пастыри подослали…
— Нейт мёртв. Уже полчаса как мёртв.
Рапира со звоном покатилась по полу. Закрыв глаза ладонями, Ангвейл покачнулся. Потом его руки бессильно упали, а сам он сгорбился, обмяк, разом превратился в спившегося жалкого старика.
— Куннвенд, — прошептал он и вяло кивнул на лежащее за столом тело. — Его ты тоже уложил. Блэнка ещё три года назад на охоте кабан запорол. Дрожек осенью от лихорадки помер. Всего трое осталось. Что мне делать, Тихоня? Я — мертвец на побегушках у Когтя, я на него даже руку поднять не могу. Но если ты скажешь: «Пойдём со мной»… наверное, я пойду. Ненавижу его… и боюсь. Держит он меня… вот так.
Рука Ангвейла сжалась в кулак.
— Сколько людей охотятся за мной? — спросил Рэлек сухо.
— Не знаю. Щербатый всё суетился… Кажется, он не успел упредить Когтя про тебя; взял тех, что были под рукой, велел нам троим сюда идти и здесь тебя ждать, сам хотел перехватить вас с «чёрным» по дороге… Похоже, он вас таки встретил, а?
— Встретил, — согласился Рэлек. Гул в голове утих, напряжение спало, на смену им пришли усталость и опустошение. Нужно было уходить. То, что до сих пор никто не явился на шум, ещё не значит, что сюда не явятся в любую минуту. Как уходить? Через главный вход трактира? Через окно в коридоре, что выходит на двор?
— Где Кладен живет?
— На востоке, в прежнем особняке наместника. Если прямо от дверей ратуши идти, никуда не сворачивая… в общем, не ошибёшься, когда увидишь… Что мне-то делать, Тихоня? Скажи… или сделай просто…
В голосе Ангвейла Вельда тлела надежда. Надежда давно сломленного, не принадлежащего себе человека. Надежда самоубийцы, желающего умереть, но не способного броситься на обнажённую сталь. Рэлек смотрел на него и пытался отыскать в своей душе каплю сочувствия или хотя бы унизительной для мужчины жалости, пытался понять и простить… простить за тех двоих, для кого бывший красавец и пламенный защитник женщин ничего не сделал четыре года назад. Вероятно, и не смог бы вовсе… но он даже не попытался.
— Найди камень потяжелее, — сказал Рэлек. — Пойди к реке. И утопись.
Он повернулся и вышел.
* * *
Что он делал? Куда шёл? Рассудок холодно и равнодушно уводил его прочь — по пути, который вёл в никуда, с которого для бывшего «мотылька» попросту не было выхода. Глупо. Нелепо. Он никак не мог найти хотя бы один весомый аргумент в оправдание принятого решения. Это временами даже забавляло — ровно настолько, насколько может забавлять собственное безумие в минуты просветления сознания. То ли плакать впору, то ли истерически хохотать. Ведь если рассудить благоразумно…
Лас Кладен втайне делает порох, нарушая самый строгий из запретов Бастиона. Похоже, герцог Куно всерьёз подумывает изменить существующий порядок вещей и отнять у «чёрных» то, что те держали в своих руках без малого три сотни лет. Есть ли до этого дело Рэлеку? Да никакого!
Чёрных пастырей весьма интересуют тайны телесного совершенства и долголетия некоторых выродков. Ради этих тайн они готовы раскошелиться… Ну и бес с ними, пусть ищут сколько угодно. Но только сами, без Рэлека.
Опять же, некий выродок желает отмщения Ласу Кладену и ещё двоим, оставшимся из злополучной семёрки. Имеет ли человеческая душа право на это? Конечно, имеет. Но ведь не его, Рэлека, эта месть. Нет, не его.
Так какого беса он и теперь не убрался из города, не использовал тот мизерный выигрыш во времени, который у него ещё имелся после разговора с Красавчиком? Вместо этого он нашёл старый дом на окраине Глета, незаметно пробрался внутрь и затаился в ожидании ночи… Зачем?
