Однако, как бы там ни было, дело получалось странное — за что платить сеньору, если от его покровительства одна беда, и никакой выгоды? То ли дело добрый мастер Гедор!
* * *
Мало-помалу, шло к тому, что члены вейверской общины стали осознавать, что мироустройство вовсе не столь совершенно, как казалось совсем недавно — во всяком случае, касательно того, что происходит в их краях.
С приездом Гедора и спутников в тихий городок, затерянный посреди пустынного королевства Сантлак, будто подул свежий соленый ветерок с моря. Это дуновение пробудило фантазии, заставило вдуматься и по-новому поглядеть на сонное бытие Вейвера.
Спутники Гедора, Торчок с Селезнем, тоже не вполне понимали, куда гнет атаман. В Ливде все было проще — там устраивали неприятности владельцу доходного предприятия, драки, поджоги, ограбления… потом предлагали защиту. За покровительство атаману платили. Если находился другой атаман, который зарился на чужое дельце — ему приходилось иметь дело не с подзащитным, а с покровителем. Простая действенная система. Но то в большом городе, где все устроено давным-давно, где скрипучая машина вращает шестерни исправно, и ее нужно лишь изредка подмазывать свежей кровью. А здесь придется начинать с нуля, с пустого места, нужно потихоньку, исподволь, без лишнего нажима объяснить местным, как следует налаживать жизнь. Нужно заново раскрутить колеса скрипучей машины.
К середине весны город начал созревать. Только-только начал.
— Не понимаю я Мясника, — пожаловался Торчок Селезню, когда они остались доедать завтрак в зале «Золотой бочки».
Гедор отправился в лавку, Дела нынче не спускалась, ей нездоровилось. Подручным можно было спокойно поболтать в пустом зале.
— Ну и дурень, если не понимаешь, — флегматично отозвался старик. — Я тоже не сразу сообразил, потом понял — все верно делаем.
— Да чего верно-то? Городишко плевый, бедный. Чего нам здесь? Вон сколько времени здесь торчим, а толку?
— Какого тебе толку? Живем здесь, никто не наезжает, тишина, спокойствие.
— А деньги? Деньги только тратим, сколько уже угрохали!
— Не твои деньги-то, — Селезень был само спокойствие, — чего их считаешь?
— Не, не, — Торчок забеспокоился, сообразил, что ляпнул лишнего. — Я ничего. Я ж за дело переживаю.
— Будет дело. Вот-вот начнется. Тут все нужно было тонко провернуть, Мясник справился. Городишко здесь, и правда, мелочь. Зато один маг, да и тот — наш. Один постоялый двор, а хозяин — Мяснику должен. Город под нами уже, считай, Мясник его в мешок упрятал, остается только горловину затянуть. Вот попомни мое слово, к лету нам платить начнут.
— Платить… Много ли здесь возьмем?
— Снова повторю: не твоя печаль. Нам Мясник платит, а откуда он возьмет, да сколько — не нам судить. Городок маловат, верно… но никуда мы отсюда не съедем, здесь нам быть. Так уж вышло, что придется здесь остаться. Сперва — потому что Медуза здесь залег, а теперь нам и вовсе отсюда хода нет. Вот об этом и думай.
— Да что ж такого в городишке поганом, — снова заныл Торчок. — Почему ж хода-то отсюда нет?..
Тут на лестнице показалась Дела. Она шла медленно, осторожно переставляла ноги и придерживалась за перила. Теперь уже невозможно было скрыть, что она беременна. Только сопляк, вроде Торчка, мог не принимать во внимание этот факт. Ну а для Гедора положение любимой жены было важней всего на свете. Он хотел, чтобы его ребенок появился на свет в его городе.
Распрощавшись с Токитом, Хромой отправился в Большой дом — разыскивать Эрствина. На первом этаже в широком холле перед входом царила суета. Солдаты, писари, пожилые синдики из городского Совета — все куда-то спешили, кого-то разыскивали, громко разговаривали и всячески старались показать собственную важность.
Граф нашелся тут же — он, приподнимаясь на носки, чтоб не глядеть на собеседника снизу вверх, орал срывающимся голосом на Гойделя:
— Ок-Ренг, мне неважно, что ты знаешь, а чего нет! Разыщи этих монахов немедленно! И где, Гангмар возьми, капитаны галер? Почему за ними до сих пор не послали?
— Но, ваша светлость… я…
— Да, ты! Ты! Почему ничего не готово? Почему я должен о каждой мелочи напоминать?
— Но мы же не знали…
— Вот именно. Не знали! Ни Гангмара не знали! А надо знать! Ступай, ок-Ренг, и займись делом!
Хромой, стоя поодаль, с удовлетворением наблюдал, как мальчишка распекает оруженосца. Хотя Гойдель в самом деле не мог знать заранее, что и когда надлежит сделать, но меняла получал удовольствие от этой сцены.
Молодой рыцарь со сконфуженным видом поспешно умчался, а Эрствин перевел дух и обернулся к Хромому.
— Друг мой, не слишком ли ты строг с этим несчастным? — ухмыльнулся меняла.
— Просто я очень волнуюсь, — буркнул граф. — А они тут все со своими дурацкими поздравлениями… Идем, поговорить надо.
Хромой пожал плечами — в последние недели они с Эрствином, там, в замке Леверкой, только и делали, что говорили. Кажется, все обсудили по много раз… Но если малыш так волнуется — что ж, придется повторить снова. Эрствин ухватил менялу за рукав и потащил к лестнице.
— Ваша светлость, осмелюсь напомнить: вы ведете себя неподобающим образом! На нас все смотрят.
— Я знаю, — бросил мальчик, не оборачиваясь, но рукав выпустил и пошел медленней. — Просто хочу сбежать отсюда поскорей. Монахи куда-то запропастились, эти, из Ванетинии. Из имперских моряков никого… Члены Совета — и тех не видно, а ведь, когда не нужны, так от них не продохнешь, вечно с какой-то ерундой лезут…
— Так ведь они к тебе лезут, — пояснил Хромой, — чтоб о себе напомнить и чего-то выпросить для себя же. Ну а если тебя нет, то у них всегда дела сыщутся поважней, чем служба.
— Да это понятно!.. То есть, я хотел сказать, вон оно что… Эй, ко мне никого не пускать, кроме ок-Ренга и тех, кого он приведет!
Последнее распоряжение было обращено к солдатам личной охраны его светлости, которые несли караул на лестнице. Эрствин взбежал по ступенькам и остановился, поджидая, пока Хромой поднимется вслед за ним. Меняла шел медленнее, чем нетерпеливый граф.
На втором этаже, уже вовсе не стесняясь, Эрствин снова ухватил приятеля за рукав и еще энергичней, чем прежде, потащил за собой. Когда они миновали двери, ведущие в личные апартаменты Леверкоев, парнишка стал звать:
— Лериана-а! Эй, Лана! Ланка, я вернулся, выходи!.. Смотри, Хромой, она, небось, в какой-то угол забилась, и сидит, как мышь. Даже свечи не зажжены.
В самом деле, в галерее было темно и тихо, будто эта часть Большого дома необитаема. Все двери закрыты, свечи не горят, коридор погружен в темноту.
