где находится предатель, им, возможно, удалось бы атаковать его – вот только сообщить не было никакой возможности. Имейся у меня в распоряжении больше маленького народца, я мог бы задержаться, посвистеть им и поставить боевую задачу, но они вполне могли бы спутать цели и обозначить своими фейерверками совсем других.
Кроме того, чародей представляет собой для маленького народца угрозу совсем иного порядка, нежели вампир или серый человек. Чародей, тем более настолько ловкий, что сумел много лет орудовать внутри Совета, ничем себя не выдав, может сметать крошечных фэйри, как насекомых, разом убив несколько десятков. Вне зависимости от того, понимали они риск или нет, я не собирался посылать их на такое опасное дело.
Но мне требовалось придумать хоть что-нибудь. Бой протекал для наших не слишком успешно: в самой середине их оборонительных позиций кровь мешалась под дождем с грязью.
Я в досаде стиснул зубы. Мне необходимо было сосредоточиться на своей задаче. Остановись я сейчас, попытайся помочь Совету и Лариной родне, это могло бы стоить Томасу жизни. И потом, если уж у Эбинизера, Слушающего Ветер и Древней Мэй не получалось сдерживать нападавших, весьма сомнительно, чтобы я справился с этим лучше.
Придется им обойтись без меня.
Мне не то чтобы удалось добраться до башни прежде, чем это сделал Перевертыш, но и опозданием я бы это не назвал. Должно быть, меняющему облик созданию девяти футов ростом с чутьем ночного хищника и сверхчеловеческой силой не слишком сложно одолеть даже мой альянс с духом острова.
В качестве предзнаменования на оставшуюся часть вечера это вряд ли ободряло, но если бы я совершал умные поступки каждый раз, когда дело оборачивалось погано, возможно, наступил бы конец света.
Как выяснилось, передвигаться по лесу с полной уверенностью в том, куда ставить ногу, почти равнозначно абсолютно бесшумному перемещению. Я добежал до края деревьев и увидел Перевертыша, выходящего на поляну с противоположной стороны. Я застыл на месте, прячась за кустами, в тени деревьев.
Ветер все усиливался и делался холоднее, задувая с северо-востока – со стороны Перевертыша. Это предупредило бы его, вздумай кто-нибудь напасть на него со спины, но и мне давало небольшое преимущество: унюхать меня Страшила не мог.
Он поднялся на вершину; жесткий рыжий мех, похоже, ни капельки не пострадал ни от долгого плавания, ни от дождя, который продолжал поливать нас время от времени. Несущиеся по небу тучи на мгновение расступились, открыв ущербную луну, и поляну с башней ненадолго залил серебристый свет.
В этом лунном свете я разглядел Томаса.
Нааглоши волочил его за лодыжку. Рубаха давным-давно слетела, и верхнюю часть тела покрывало столько порезов и царапин, что они напоминали дорожную сеть на крупномасштабной, изобилующей деталями карте. Его явно избивали. Один глаз распух настолько, что напоминал засунутый в глазницу персик. Все горло потемнело от синяков – значит, его еще и душили, возможно неоднократно, скорее всего, так, забавы ради.
Голова, плечи и спина тащились по земле, руки безвольными тряпками волочились следом. Когда нааглоши остановился, я увидел, как Томас чуть повернул голову: возможно, он пытался высмотреть путь к бегству. Намокшие волосы липли ко лбу. До меня донесся слабый, надрывный кашель.
Он был жив. Избитый, истерзанный, наполовину захлебнувшийся ледяной водой озера Мичиган – но живой.
Руки мои сами собой сжались в кулаки, когда во мне внезапно вспыхнула раскаленная, голодная ярость. Я не планировал пытаться одолеть нааглоши в одиночку. Я рассчитывал, что при этом будут присутствовать еще и Лара со своей родней, и все до единого старейшины. Собственно, так все и задумывалось: объединить их, показав общего врага. А потом одолеть нааглоши численным преимуществом и заставить его по меньшей мере бежать, освободив при этом Томаса. Я просто недооценил предателя – не ожидал, что он явится на остров с таким многочисленным воинством.
Биться с нааглоши в одиночку было бы идиотской ошибкой. Злость зачастую делает человека глупее. Не исключено, что я мог бы запитать ею свою магию, но злость, взятая отдельно, не добавляет человеку ни умения, ни ловкости, и неодолимой силы смертному чародею она тоже не дает.
Все, что она могла сделать, – это гарантированно меня угробить, если бы я позволил ей управлять мною. Поэтому я справился с гневом и заставил себя следить за нааглоши холодным, бесстрастным взглядом. Стоит появиться мельчайшей возможности, хоть крошечной детали, способной дать мне шанс на победу, и я нанесу удар – вот что я пообещал своему гневу. Я отвешу ему лучшую плюху за всю мою жизнь, и подспорьем мне станет могучая энергия Духоприюта.
Я сосредоточил все свое внимание на Перевертыше и принялся ждать.
Мгновение спустя до меня дошло, что сила у Перевертыша действительно чудовищная. Конечно же, я знал это и раньше, но как-то не мог оценить угрозы, которую он собой представлял, помимо чисто физического аспекта. Даже учитывая то, что я смотрел на него магическим Зрением.
Это воспоминание, конечно же, с готовностью всплыло перед глазами, пытаясь лишить воли и сознания, как в прошлый раз. С трудом, но я отогнал его и больше не обращал на него внимания.
С помощью Духоприюта я изучил противника детальнее. Перевертыш обладал собственным, чрезвычайно мощным источником энергии. Сила эта была столь велика, что даже поток темной энергии, истекавшей из-под маяка, реагировал на нее примерно таким же образом, как реагирует масса океанской воды на положение луны. Реакция эта проявлялась на острове по-разному. Животные бежали от нааглоши, как от лесного пожара. Насекомые смолкли. Даже деревья, казалось, притихли и меньше раскачивались, несмотря на усилившийся ветер.
Страшила приблизился к домику, где прятались
