— Ты знаком с нашими тайными дорогами и знаешь о нашей мечте, которую мы храним в сердце с тех пор, как покинули реку и пробрались во Дворец. Кто ты?
— Друг. Тот, кто открыто говорит о том, о чем вы поете в своих тайных песнях, чего больше всего жаждете.
Луп снова кивнул:
— Мы поем много песен, но некоторые мы поем только среди своих. Тем не менее ты знаешь о них.
Акробат рядом с ними сделал сальто на проволоке и сказал:
— Он принес с собою младенца и мертвую женщину. Мы никогда таких не видели. Он несет беду, Луп.
Шепот пробежал по толпе зеркальных людей и тут же затих, когда Луп поднял руку и спросил Йаму:
— Ты принес известие, но как мы узнаем, что оно правдиво?
— Через семнадцать лет к вам придет человек моей расы. Ждите его. Он будет нуждаться в помощи, и когда вы ему поможете, он преобразит младенца вашей расы, который будет не старше, чем этот. Что касается меня, то мне нужна лодка. Я должен попасть в низовья.
Луп ответил:
— Все знают, что у нас много добра. Дары от покровителей. Остатки имущества просвещенных рас. У нас столько всего, что мы и сами не знаем, что имеем.
— Среди ваших сокровищ есть белая лодка, ненамного больше обычного гроба, в котором мертвых пускают в последнее путешествие по Великой Реке. Я объявляю ее своей.
Луп засмеялся:
— Понятно! Мы песнями зарабатываем себе на жизнь, ты тоже поешь свою песню. Добро пожаловать! Ешь и пей. Если у нас действительно найдется белая лодка, ты ее получишь в благодарность за надежду, которую нам подарил. Мы храним все, что нам дарят, но ничто из этого нам не нужно, мы всегда можем получить еще.
Два дня ушло на то, чтобы отыскать лодку среди гигантских куч забытых даров. Известие о находке летело впереди толпы, собравшейся у входа в покои Лупа. Радостные крики встретили Йаму, когда он появился вместе с Лупом, и лодку в сопровождении карнавальной процессии торжественно доставили тайными ходами к древнему причалу в подземной гавани, скрытой под монолитом горы Дворца Человеческой Памяти.
Мертвое, не разлагающееся тело женщины-регулятора уже поместили в белую лодку, которая высоко сидела в черной воде протоки, сверкая в освещенной факелами тьме. Лодка казалась маленькой и хрупкой, но когда Йама вступил в нее, она даже не колыхнулась. Он взял младенца из рук одного из прислужников Лупа и прижал его к груди. Над головой беспокойным сияющим облаком висели светлячки. Ребенок стал капризничать, испуганный барабанами и литаврами процессии, светом факелов и пестрой живописной толпой вдоль причала.
— Помни, что я тебе сказал, — обратился к Лупу Йама. — Юноше нужна будет помощь, когда он к вам придет, но постарайся сообщить ему как можно меньше. Если он спросит про меня, не говори ему ничего. Скажи, что я пришел тайно, ночью, и что со мной говорил только ты, а ты слепой.
— Наши люди сочиняют легенды, чтобы заработать себе на хлеб. Не волнуйся, мы окутаем тебя такой тайной, что лучше и быть не может.
Зеркальные люди смолкли, пока Луп произносил официальную формулу прощания. Потом они разразились радостными криками и песнями, а лодка, задрав высокий острый нос, медленно заскользила в темноту, к каналу, который впадал в Великую Реку.
Йама оставил белую лодку через три дня. Он причалил в лиге от маленького городка Эолиса, среди заброшенных гробниц Города Мертвых. Была полночь; В огромном черном небе над Великой Рекой слабо светилась лишь тусклая россыпь звезд и темно-красная спираль Ока Хранителей размером не больше ладони. Горстка огней маленького городка Эолиса и свет фонарей стоящих на якоре у входа в гавань карак горели куда ярче, чем все небесные светила.
Йама следил, как белая лодка в сопровождении маленькой галактики светлячков удалялась по широкой черной глади реки, направляясь вниз по течению навстречу судьбе. Потом он повернулся и пустился по выбеленной солнцем тропе, которая вилась между гробницами. Ему предстоял долгий путь до встречи с кораблем: через весь Город Мертвых, к башне у подножия Краевых Гор, где живут последние кураторы Города Мертвых. Там есть спуск к подземным дорогам мира.
Он не боялся мертвецов, которые взывали к нему из гробниц. Именно здесь он провел свое детство. Но сейчас с ним были его собственные привидения, и он чуть помедлил и отвернулся, прежде чем спуститься в подземелье.
Корабль нашел его через пять дней, грязного, полумертвого от голода, со спутанными волосами и бородой, в разорванном серебристом плаще. Йама жил в гробнице, которую мародеры ограбили тысячу лет назад, сняли бронзовые двери, унесли мебель. Он проводил время, беседуя с фантомом офицера из налоговой службы, чье тело было здесь похоронено.
Корабль забрал его внутрь, но Йама не позволил вымыть себя или залечить поверхностные ссадины. Его запал выдохся. Он был страшно измучен, но охвачен мрачной и безнадежной решимостью.
— Я ни во что не могу верить, — говорил он кораблю, — ни в мир, ни в себя.
— Мир таков, каков он есть, — жизнерадостно отвечал корабль.
— Но тот ли это мир, который я знаю? А если не тот, зачем мне идти тем же путем? Я знал, что должен делать, но потом свернул в сторону.
— Может быть, тебе предназначено было свернуть в сторону?
Йама едва слышал слова корабля. Он все еще продолжал свой горький монолог, которому был невольным свидетелем удивленный фантом офицера.
— Я никогда не узнаю, что мог бы сделать, — говорил Йама. — Чем мог бы стать, чем мог бы стать мир. У меня не хватило мужества и стойкости, и я свернул в сторону. Я потерпел поражение. Не важно, не важно. Я знаю, что должен делать. Единственное, что осталось. Если я не могу спасти мир, я должен спасти тех, кого люблю.
— Когда ты отдохнешь, господин, может быть, ты позволишь отвезти тебя к ним?
— Нет, ты должен доставить меня вперед во время. В будущее. Я спасу что смогу. Мне все равно, если еретики захватят весь мир, лишь бы спасти тех, кого я люблю. Эдил не должен из-за меня умирать, и мне не придется жертвовать своей жизнью с Дирив. Она не имеет к этому никакого отношения. Доставь меня в будущее, я решился.
Пока корабль делал новую петлю на скорости, близкой к световой, на его борту прошло пятнадцать дней. Когда корабль прибыл в Эолис на семнадцать лет позже, Йама сразу ушел, опасаясь потерять свою решимость.
Была весна, теплая весенняя ночь. Лягушки прыгали друг на друга с лягушачьим задором. Трехпалое колесо галактики наполовину погрузилось за горизонт дальнего берега, осыпая лоскутные одеяла залитых полей сине-белой солью своего света.
