Царизм обречен, революция его сметет, вот только интервенция обязательно состоится. Одно утешает — этого я уже не увижу. Или скоро покину тело реципиента, либо убьют через считанные недели. Плевать на приказы Куропаткина и Стесселя — но Циньчжоу я так просто не отдам! Время имеется, чтобы устроить тут японцам показательную порку!
Воевать за своего отца, мать и братьев с сестрами, которых могут убить японцы через семнадцать лет. Ведь история имеет пакостное свойство повторяться, и моих родных зарубят эти косоглазые твари. Меня, тогда младенца, спрячет дядька. Так что здесь и сейчас нам насмерть драться нужно, этого я им спускать не намерен, пусть юшкой хорошо умоются, тогда станут намного осторожнее!»
Мысли текли неторопливо, под стать действиям — спокойно и медленно Александр Викторович надел при помощи денщика обмундирование, и, посмотрев на часы, вышел из комнаты. Терять время ему не хотелось — день обещал стать насыщенным…
Глава 2
— Интересно, над кем старик сегодня издеваться будет?! Неужели сразу над всеми, раз собственной персоной решил на гору взобраться с утра пораньше?! И охота ему?!
Полковник Ирман говорил вполголоса, однако не из опасения, что кто-то подслушает и передаст генералу Фоку его крамольные слова. Наоборот, он бы обрадовался, если бы нашелся такой «доброхот», потерять положение, по большому счету, Владимир Александрович уже не опасался, а показать свое истинное настроение к начальству 52-х летнему офицеру, повидавшему в своей жизни многое, очень хотелось.
Все дело в том, что с началом войны, его 4-й Восточно-Сибирский артдивизион заметно увеличился. По мобилизации добавили к трем имеющимся еще одну восьми орудийную батарею. Уже в феврале 4-я восточносибирская стрелковая бригада генерал-майора Фока стала развертываться в дивизию, каждый ее полк двух батальонного состава получил изрядное количество резервистов, призванных из запаса, которымиукомплектовали третьи батальоны. И тем самым вверенный ему дивизион, получив также одну батарею при развертывании, был переформирован соответственно в артиллерийскую бригаду, а он назначен ее начальником.
В мирное время такое назначение могло бы огорчить честолюбивого полковника. Все дело в том, что он не проходил курса в Михайловской артиллерийской академии, а без этого получить чин генерал-майора практически невозможно, вперед продвигали исключительно «академиков». Однако начавшаяся война с японцами кардинально изменила его положение — теперь до генеральских погон только руку протянуть, до первого удачного дела против неприятеля, ведь тогда толстые жгуты канители на эполетах уже по одной только занимаемой должности положены!
Будучи командиром артдивизиона, Ирман был напрямую подчинен генералу Фоку, но став начальником артиллерийской бригады, приданной дивизии, уже опосредованно. Новая ситуация резко усугубила конфликт — и теперь начальник дивизии постоянно изливался желчью и брызгал словесным ядом, не в силах бороться со строптивым полковником. Зато на командирах стрелковых полков отрывался старик — а ведь Фоку пошел седьмой десяток прожитых лет. Полковники ответно его тихо ненавидели, желая чтобы тот, как можно быстрее, получил японскую гранату под ноги, или шрапнелью по дурной голове — любой вариант устроит!
Но о своем потаенном желании командиры полков никому не рассказывали, даже младшим по чину офицерам. И все дело в том, что старого генерал в дивизии любили — причем искренне. И выражение этой привязанности у нижних чинов выражалось в прозвище, которым они наделили своего начальника дивизии — «Фока». То ли в честь героя русской народной сказки, что «на все руки дока», либо уменьшительно-ласкательное увеличение фамилии на одну букву. А это о многом говорило — никто более такой популярностью у солдат в Порт-Артуре не пользовался, даже близко.
Только на флоте был вице-адмирал Степан Осипович Макаров, которого матросы в Порт-Артуре любовно называли «дедушкой», и почитали всей душою. Но 31 марта он погиб, уйдя на дно вместе с броненосцем «Петропавловск» и почти всей командой.
— Что произошло, уже не изменишь…
Ирман тяжело вздохнул, покосился в сторону сидящего чуть ниже китайца — местных жителей по приказу начальника Квантунской области генерал-лейтенанта Стесселя согнали на строительство укреплений больше двух тысяч, недостатка в работниках не было. Как трудолюбивые муравьи, практически беспрерывно, они сновали на склонах сопок, и потихоньку, прямо на глазах вырастали люнеты и редуты, вырывались траншеи и окопы, в два, а кое-где и в три яруса, с защитными козырьками, брустверами с амбразурами. Возводились и укрытия для пехоты и артиллеристов — блиндажи и капониры, способные противостоять обстрелу из полевых орудий.
Гора Наньшань превращалась в неприступную твердыню, за ней уже принялись возводить вторую линию обороны — от станции Тафаши, что на берегу бухты Хунуэза, до Цзиньчжоуского залива на западе. Ширина второй линии обороны была пять верст, чуть больше, чем у Наньшаня, но позиция располагалась всего в двух верстах от этой горы. И являлась намного более крепкой — цепь сопок буквально перегораживала путь вглубь Ляодуна, оставляя два узких прохода, и оба вдоль берега заливов.
Там только начали возводить укрепления и отрывать окопы силами личного состава двух полков бригады генерал-майора Надеина, и нужно не менее месяца, чтобы Тафашинская позиция стала не слабее Цинчжоуской. Срок вполне возможный — японцы высаживались в Корее, и по слухам дошли до реки Ялу, где должны будут вступить в сражение с «Восточным отрядом» генерал-лейтенанта Засулича.
И не факт, что эти макаки, а так жителей страны Восходящего солнца называли «просвещенные европейцы», смогут преодолеть заслон русских солдат, совсем недавно при несерьезных потерях громивших многотысячные китайские скопища, которые вряд ли намного слабее японцев. Так что Ирман не сомневался в силе порт-артурского гарнизона, вот только неприятель мог одолеть войска огромным численным перевесом — журналисты писали, что японских солдат множество, словно расплодившихся тараканов.
— Ничего, прихлопнем здесь, пусть штурмуют, — Ирман усмехнулся — видел японских солдат в китайском походе, и они не произвели на него впечатления. Низкорослые, в сопровождении большого числа носильщиков, они не производили впечатления физически сильных солдат. И тем проигрывали русским, что выше их на полголовы, как минимум, и намного шире в плечах. Так что сойдись они в рукопашной схватке, штык на штык — в победе можно не сомневаться, сомнут с хода.
Владимир Александрович посмотрел, как канониры устанавливают на позициях пушки — из крепостного арсенала передали более семидесяти орудий, к сожалению, три десятка из них были трофейными, и забраны у китайцев. И хотя они европейских систем — в основном германские, но хватало французских и английских, вот только снарядов к ним кот наплакал. По сотне выстрелов приходилось на ствол в лучшем случае, к тому же дальность стрельбы устаревших поршневых пушек не превышала трех, и редко пяти верст. Что для боя было совершенно недостаточно, если со скорострельными русскими трехдюймовками Путиловского завода, что только поступили в бригаду на вооружение, сравнивать.
Ирман тяжело вздохнул — пушка без снарядов ничего не стоила. И как только трофейные боеприпасы закончатся, то тридцать орудий превратятся в железный хлам, и нужно только уничтожить непригодную матчасть, чтобы противник не смог трофеями похвастаться. Конечно, можно было бы отливать чугунные снаряды в Порт-Артуре или Дальнем, там имелись литейное производство, вот только зачем это делать?!
Завод и мастерские много отливок дать не могут, запасы чугуна ограничены, хотя взрыватели и порох в арсенале имеются. И в случае блокады Квантуна японцами, а такое более чем возможно, потребуются шестидюймовые бомбы и трехдюймовые гранаты к новым орудиям, которые гораздо нужнее. А у китайцев вряд ли боеприпасы имеются, чтобы их прикупить, да и не продадут они, самим мало…
