как друиды, о семи или девяти вещах одновременно. Так будут ли у меня эти годы? Сожрут ведь! И я летел как на крыльях.
Сквозь волну паники я понимал, что единственный мой шанс — добраться до Рощи раньше волков. Роща священна, все это знали. И лесные звери тоже знали. Там меня точно не съедят! Еще бы! В пятнадцать лет человеку свойственно верить в любую чушь.
Я бежал и бежал, и легкие мои готовы были разорваться. Замерзшая трава хрустела под ногами. Завыл еще один волк, ближе, чем первый. Интересно, может ли человек умереть от того, что подавится собственным сердцем, которое вот-вот заткнет мне горло? Я не знал, но представить мог. Уж что-что, а воображение у меня работало.
Начался подъем. Вершина холма, черная на темном, уже закрывала передо мной полнеба. Как ни странно, я пока ни разу не споткнулся, и не полетел кувырком. Вокруг встали деревья. Но это были еще не священные дубы. Я продрался через подлесок, согнутой рукой оберегая лицо. Пыхтел я так громко, что волкам не было нужды особо прислушиваться.
В этот момент все мое существо пронзила нестерпимая боль, словно в меня ударила молния. А может, это и была молния. Или меня застрелили? Тогда можно больше не бежать. Слезы просто брызнули из глаз. Я уже не бежал, а брел, вслушиваясь, близко ли топот волчьих лап. Как ни странно, боль скоро утихла, и я, спотыкаясь о корни, потащился дальше.
Подлесок кончился; впереди остался только крутой подъем, ведущий к Священной Роще. Я вздохнул с облегчением и тут же рухнул прямо в дупло у корней огромного дерева. Собственно, это была яма между корней, засыпанная мертвыми листьями. Я зарылся в них с головой. Сердце билось как бешеное; из-за него я никак не мог услышать волков. Вроде нет никого. Может, они вообще не на меня охотились? Как бы там ни было, пока опасности не наблюдалось. Я устроился поудобнее. Сухие листья, укрывшие меня, кажется, даже грели немного. Пожалуй, здесь можно в безопасности дождаться рассвета. И меня, скорее всего, не заметят. На рассвете придут друиды...
А потом я услышал пение и понял, что ночь давно кончилась. Я осторожно выглянул из своего укрытия, огляделся и решил подкрасться поближе к поляне, где разворачивалось главное действие. Сейчас ее закрывал от меня огромный куст падуба. Если бы удалось забраться под его густые вечнозеленые ветви, я мог бы видеть все, а меня — никто. Во всяком случае, я так думал.
Извиваясь как червяк, помогая себе коленями и локтями, я пополз вперед. Земля возле самого лица пахла прелыми листьями и плесенью. Мне помогло то, что пение друидов стало громче и ритмичнее. Оно глушило прочие звуки.
Я залез в самую гущу веток и с разочарованием понял, что одна ветка все равно мешает мне видеть происходящее. Я отвел ее в сторону, и в этот момент друид в центре поляны повернулся в мою сторону. Я обмер. Казалось, Менуа, главный друид карнутов и Хранитель Священной Рощи, смотрит прямо на меня. В руке он держал резной ясеневый посох, символ верховной власти. По спине потекли ручейки холодного пота. По ногам побежали крупные мурашки. Если бы мне уже исполнилось пятнадцать, я мог бы носить штаны, как все взрослые, но до посвящения ногам моим так и приходилось торчать голыми из-под туники. Все это мелькнуло по краю сознания, а в центре утвердилась мысль о том, что сейчас меня обнаружат, сочтут преступником, а дальше судьи друидов решат, принести меня в жертву сразу или немного погодя.
Я с ужасом смотрел на Менуа, убежденный, что он своей провидческой силой разглядит меня сквозь любые листья. Однако Менуа продолжал круговое движение, в то время как руки его плели в воздухе причудливые узоры.
По моей коже словно пробежались тысячи иголок. Так бывает перед сильной грозой. Волоски на руках зашевелились, а на затылке так просто встали дыбом. И без того сумрачное утро еще потемнело, а воздух уплотнился от напряжения, разлившегося над поляной.
Вереница друидов пошла посолонь вокруг центра поляны. В просветах между их фигурами я различил что-то белое, лежавшее на каменной плите для жертвоприношений.
Я понял. Друиды готовились предложить Иному Миру дар жизни в обмен на что-то очень важное и нужное.
Обычно при жертвоприношениях могли присутствовать все взрослые из племени. Но только не при таких тайных ритуалах. О детях и разговора не шло. Мы, мальчишки, иногда играли в тайные ритуалы, принося в жертву какую-нибудь несчастную ящерицу или мышь. Я был сыном воина, тем не менее, почему-то не мог смотреть, как проливают кровь. У меня от этого сводило живот, так что я всегда оставлял роль жреца в наших играх кому-нибудь другому, а в решающий момент, перед тем как опуститься ножу, зажмуривался. Зато в речах, ненастоящих заговорах и пении мне равных не было.
Сегодня на поляне собрались самые настоящие певцы и наставники. Их голоса наполнили Рощу, призывая священными именами солнце, ветер и воды, а ноги их в это время выводили на траве сложные узоры. Пение набирало мощь и рождало отголоски в кронах дубов. Менуа выпустил посох и воздел руки. Его пальцы, как голые ветви дерева, царапали воздух. Очередной его резкий жест породил в Роще странный звук. Друиды замерли на середине шага. Воздух потрескивал от сгущающейся магии.
Менуа откинул капюшон. По обычаю Ордена голова у него была выбрита спереди, оставляя открытым огромный лоб в окружении гривы белых волос. Резким контрастом смотрелись черные брови, почти сросшиеся над переносицей. Главный друид не отличался высоким ростом, но был широк и кряжист, как столетний дуб. Громовым голосом он взывал:
— Услышьте нас! Смотрите на нас! Узнайте нас! Мы с вами — части одного целого!
Мне захотелось полностью спрятаться в своей тунике. Моя жалкая плоть ясно ощутила присутствие на поляне некоей сверхъестественной сущности. Та прекрасно видела и чувствовала и Менуа, и друидов. И меня! От нее исходила огромная сила.
— Времена года перепутались, — продолжал между тем говорить Менуа. — Весна не приходит, она не может избавиться от зимы. Услышь нас, прислушайся к нашим бедам! Твое солнце не греет землю. Матка Земли тверда, она не может принять семена. Значит, из них не вырастет зерно. Не станут спариваться животные. Скоро у нас не останется коров, не будет молока и кожи, не будет овец, а значит, не будет мяса и
