Медленно, но верно в столицу Дарствия шла весна, стало быть, сегодняшнее посещение купца было последним перед долгим перерывом до первых осенних заморозков. Оно и к лучшему: успею отдохнуть от пыльно-приторного запаха шкур, которым пропитан весь купеческий дом. А ещё любопытно будет поглядеть на Атьена, станет ли тот искать повод для лишнего приработка или благосклонно отпустит купца восвояси и с нетронутым золотым запасом, так сказать, порежет цыплят или оставит на разведение. За время сопровождения я видел в исполнении сереброзвенника и строгость, и щедрость, но, пожалуй, до сих пор не мог сказать точно, что служило причиной принятия того или иного решения. Случалось, Ирриги со-Намаат выжимал последние деньги из небогатых купцов, благодушно прощая прегрешения тем, кто мог бы заплатить втрое и не обеднеть, а случалось и наоборот. И иногда мне вдруг начинало казаться, что Атьен просто забавляется, поступая ровно в противовес моим ожиданиям: мол, смотри-смотри, всё равно ничего не выглядишь, потому что не ровня мне и ещё долго ровнёй не станешь.
— Проходите, проходите, эрте, милости прошу!
Лос Ренно, заметно нагулявший за зиму жирка, расплылся в подобострастной, но всё же тревожной улыбке. Чувствует подвох? Вполне возможно, ведь у него куда более запоминающийся опыт общения со Звеньями Цепи надзора, чем у меня. Я всего лишь сопровождаю, не получая ни удовольствия, ни лишней монеты к жалованию, а купец должен быть прозорливым и понятливым, чтобы не потерять доброе имя и доходы.
Ирриги со-Намаат ответил на приветствие не менее умильной гримасой, напоминая при этом кота, когтистой лапой прижимающего пойманную пташку к земле и лениво думающего, поиграть с ней немного для вида или сразу оторвать голову.
— Доброго дня, эрте Лос, доброго весеннего дня!
Ага, всё же намекнул на завершение надзорных посещений. Итак, предстоит полное выворачивание карманов и кошельков? Что ж, остаётся только учиться, тем более если вскорости мне предстоит заняться тем же самым, но уже в качестве Ведущего.
Атьен сел в пободострастно пододвинутое самим хозяином дома кресло, а прислужник — худенький паренёк с коротко стрижеными по купеческим обычаям волосами — успел поставить на стол перед Серебряным звеном кружку с подогретым вином ровно за мгновение до того, как объёмистый зад Ирриги коснулся затейливо вышитой кресельной подушки. Неужели и меня скоро будут привечать с подобным усердием? Даже не верится. Впрочем, в лучшее мне не верилось никогда. Не было повода.
Тень, невнятная и незаметная. Молчаливый призрак, стоящий за плечом то одной, то другой чиновной персоны. Сопроводителей не видят, даже если смотрят в упор, и сие есть величайшая загадка, помогающая мне скоротать тягучие минуты ожидания очередного приказа.
В чём секрет? В покрое одежды? В цвете волос? В чертах лица? Да, по большей части мы похожи друг на друга, как горошины одного стручка, но взгляды прохожих, словно нарочно обученные, скользят мимо нас, взятых и вместе и по отдельности. А ведь когда-то я почитал счастьем и большой удачей стать одним из Межзвенных… Понадобилось несколько долгих лет, чтобы понять: то, что находится между Звеньями, называется пустотой. Да, она необходима, чтобы цепи оставались гибкими и подвижными, и всё же, о ней вспомнят лишь в крайнем случае. Когда её не станет. Пустота, по велению службы наполняющаяся материей, разделяющей и соединяющей…
Меня и вправду нет, потому что сейчас я — это комната со всяческой утварью и два человека, занятых общих делом.
Я состою не из мяса и костей, а из тропок от шкафов к креслам. Тропок, огибающих меховые холмы выставочных стоек, бегущих от угла до угла, стелющихся напрямую и наискосок, затоптанных и покрытых нетронутым слоем пыли.
Я дышу в такт хитроумному торговцу и коварному сереброзвеннику, которые и не подозревают, что есть сейчас в этом мире место, где они находятся ближе друг к другу, чем сросшиеся до рождения близнецы. Но это и к лучшему, иначе очередной вдох разорвал бы мою грудь пополам.
— С чего изволите начать? — нервно потирая ладони, спросил Лос.
Мой Ведущий сделал вид, будто напряжённо раздумывает, а потом изрёк фразу, остающуюся неизменной в любое время года:
— Милостью Дарохранителя и праведностью его… Последний обоз, на который было получено разрешение, уже пришёл?
— Намедни, эрте. Только-только успели разгрузить.
— Напомните мне, что прибыло с ним в столицу.
Купец довольно резво для своего возраста и веса метнулся к шкафу, стоящему тут же, в лавочной комнате, взял с полки приходную книгу в самом ярком, не успевшем ещё потускнеть от многочисленных прикосновений переплёте, торжественно положил её на стол перед Серебряным звеном и раскрыл на последней исписанной странице. Атьен углубился в изучение мелкобуквенных строчек, а я получил несколько мгновений передышки.
От скуки можно было тоже вчитаться в подробнейший перечень шкур и уплаченных за их ввоз податей: находясь за левым плечом Ведущего, я ясно видел почти всю страницу книги, за исключением того участка, по которому медленно скользила, подпирая очередную строчку, ладонь Атьена. Однако сопроводителю полагалось наблюдать за тем, что происходит вокруг купли-продажи, а не внутри неё, и я никогда не нарушал установленных правил.
Лавочная комната, в которую попадаешь прямо с порога, — самая большая в купеческом доме, ведь она служит для ублажения покупателей и должна быть просторной, да к тому же светлой, дабы ничем не повлиять на результат сделки. Раньше, до введения «Свода рекомендаций торгующим и покупающим», купцы часто шли на хитрости с масляными лампами и свечами, но подобные каверзы сходили торговому люду с рук, пока обманутым не оказался вздорный и склочный, зато приближённый к власти человечек. Его обидчика сурово наказали, а дабы всем прочим впредь неповадно было искать выгоду в мутной водице уловок, придумали несколько сотен предписаний, ущемляющих права купцов. Правда, лишь с одной стороны, ведь теперь любая сделка, совершённая в соответствии с требованиями закона, не могла быть расторгнутой, как бы страстно покупатель ни желал обратного.
Лос Ренно, по моим наблюдениям бывший в меру послушным исполнителем спущенных сверху приказов, ни на букву не уклонился от строчек Свода: в лавочной комнате было светлее, чем на улице, потому что к высоким окнам, между которыми, казалось, и стен-то не остаётся, прилагались светильники, горящие пронзительно-белым пламенем.
Однако… В прошлый раз в моих глазах пытались танцевать совсем другие блики. Лювенное масло? Значит, купеческие дела идут на зависть многим. Правда, при таком свете мех выглядит богаче, чем в действительности. Вроде и законопослушный человек перед нами, а на деле всё же лукавит. Не даст тебе спуску Атьен, ох не даст, когда заметит! А может, уже заметил, потому что удовлетворённо откинулся на спинку кресла, оставив приходную книгу в покое.
— Я смотрю, на сей раз в списках нечто новое?
— Да, эрте, вы совершенно правы! Я взял на себя смелость предложить столичным покупателям снежную лису. Вот, извольте сами взглянуть, не правда ли, замечательный товар?
Жестом ярмарочного фокусника, допущенного до услаждения знатных взоров, Лос сдёрнул со стойки даже на вид почти невесомую шкуру, искрящуюся, как снег ясным морозным утром, и протянул Атьену. Тот с видимым удовольствием провёл тыльной стороной ладони по пушистым ворсинкам.
— Хорош, ничего не скажешь. Но как бы ни был хорош товар, подати за него всегда намного лучше, верно?
Купец натужно улыбнулся любимой шутке сереброзвенника и поспешил заверить:
— Всё уплачено, не извольте беспокоиться.
— Вижу, вижу. Вы ведёте свои дела с достойным прилежанием, эрте. И светятся они, можно сказать, яснее, чем само солнышко…
Ну вот мы и подобрались к самому важному. Сейчас мой Ведущий начнёт долго и скучно говорить о погодах, пришедших на столичные дворы, пока попавшийся с поличным нарушитель закона не сообразит, сколько монет нужно положить в кошелёк и молча придвинуть к ласково поглаживающим стол пальцам. И надо думать, ждать придётся недолго, потому что в выражении лица Лоса уже проступило явственное облегчение. Есть ещё грешки за душой, да позатейливее? Всё может быть. Но мы удовольствуемся тем, что лежит на поверхности. Хотя бы потому, что день перевалил за середину и нет ни нужды, ни желания задерживаться дольше необходимого в сём гостеприимном доме.
