Неприятный сюрприз ожидал за поворотом. Так бывает всегда. Идешь, жизнью наслаждаешься, мечтаешь о вкусном обеде, а тут…
— Ы-ы-ы… — выдала я и попятилась к стене, попытавшись спрятаться за хрупкую и бледную, словно тень, Сильвену. Сильвена отвлеклась от своих грез и удивленно спросила:
— Касс, ты что?
— Ы-ы-ы… — повторила я, все же забилась в нишу у стены и стала оттуда наблюдать за тем, как высокий, в пыльном черном плаще молодой человек грозно отчитывает одного из самых больших оболтусов нашего курса — огненно-рыжего красавца Леона.
— Касс, я не понимаю твоих «ы-ы-ы», — буркнула Сильвена. — Пошли уже. Что ты жмешься и мычишь, как умалишенная?
— Не-а, не пойду! — пискнула я, желая раствориться и стать незаметной, но с моей внешностью это было невозможно.
В академии, в отличие от пансиона благородных девиц, больше следили за успехами студентов, чем за внешним видом подопечных. Поэтому можно было ходить с распущенными волосами. Они горели, словно сигнальный костер, развевались за спиной, как пламя, и привлекали ко мне внимание, в том числе и из-за темно-синего форменного платья. Если Сильвена в нем казалась бледным голубоватым призраком, то мне оно прибавляло яркости. Не заметить нереально.
Вот он и заметил. В глазах появился огонь, и молодой человек резко шагнул в мою сторону, уперся в стену руками и обличительно выдохнул мне в макушку:
— Ты!
Сильвена, пискнув, отскочила, едва парень бросил на нее тяжелый взгляд. Студенты разбежались из коридора, как мыши, а я испуганно сжалась и выдала: «Ы-ы-ы», — старательно мотая головой из стороны в сторону и всем своим видом показывая: «Нет, не я».
Не узнать его было невозможно. Пронзительные синие глаза, пленившие меня при первой встрече, невероятно чувственные губы и платиновые, совершенно нереального оттенка волосы, словно в них запутались лунные лучи. Он был хорош. У меня даже подгибались колени и мутнело в глазах. Я не просто так выбрала его для осуществления своего дерзкого плана и совсем не виновата, что карты спутал появившийся папа и моему знакомому, имени которого так не удалось узнать, пришлось сбежать. Ну а то, что приврала малость про возраст и положение, так это от безвыходности. У него на лбу было написано: совращать студентку-первокурсницу не станет.
— Ты меня преследуешь, да?
От презрительного выражения пронзительных глаз мне стало плохо. Ну зачем он сразу так? Я и сама несколько потрясена встречей.
— Не-э-э, не, — проблеяла я, пытаясь найти пути отступления. Честно сказать, впервые за многие годы я была близка к состоянию, когда хочется заорать: «Па-а-апа!!! Спаси меня скорее-э-э!» И ведь примчался бы спасать, но я пока была на него зла, поэтому сдержалась.
— Какого шушеля ты тут делаешь? — уже спокойнее поинтересовался парень и приблизился. Он был очень зол. Даже на скулах заходили желваки.
— У-у-учусь… — Я бы хотела отвечать полно и красиво, но могла только нечленораздельно мычать.
— Так. — Парень отступил и взъерошил необычные, лунного цвета волосы. — Учишься, значит. — В его голосе звучала угроза. — А в пансионе младшие курсы курируешь, ты ведь так мне говорила? Сначала. — Синие глаза потемнели, а у меня задрожали руки и, подозреваю, упругие кудряшки вокруг лица.
— Там… — Я сделала несчастные глаза (с папой обычно срабатывало). — Там я училась, ну, до того, как…
— То есть ты врала… — Он слегка прикусил нижнюю губу, вероятно в задумчивости, а у меня сердце пропустило удар, а потом бухнуло, как набат. Этот жест покорил меня еще в трактире. Парень не специально пытался привлечь внимание, но, боги, как же это было волнующе. Даже кровь закипала. Он опустил глаза, а потом вдруг неожиданно посмотрел на меня, заставив подогнуться ставшие ватными ноги. — Может, расскажешь правду, а то, знаешь ли, прыжок со второго этажа не прошел даром. До сих пор немного прихрамываю. Ты мне должна.
— Ну… Извини за прыжок… — Я пожала плечами и, почувствовав, что мой знакомый несколько опешил и утратил бдительность, поспешила улизнуть.
Как я неслась по коридору! Никогда с такой скоростью не бегала. Даже пообедать зайти не рискнула. Отсиделась в женском туалете, переводя дыхание, и перебежками пробралась в общагу, выдохнув только в уже ставшем родным коридоре.
В нашей комнате Сильвены не было. Моя соседка обнаружилась в триста тринадцатой. Мы там частенько собирались вечерами на девичьи посиделки. Настолько разную компанию найти было сложно. Лира — высокая статная воительница. Умница и красавица. Риз — хохотушка, добрейшей души существо, наивное и доверчивое. Сильвена — больше похожая на призрак, нежели на человека. Ну и я — рыжее проказливое недоразумение.
— И чем ты прогневала самого молодого и талантливого препода в академии? — поинтересовалась Лира, которая мне напоминала валькирию. — Сильвена говорит: он метал молнии, хотя обычно спокоен и вежлив.
— Он тут преподает? — сглотнула я и присела на пол рядом с ее кроватью, натянув подол на колени. Перспективы вырисовывались не слишком радужные.
— Ага. Некоторые предметы. — Лира погладила меня по волосам и улыбнулась, ласково, словно умалишенной. — Расскажешь, что там у вас произошло? А то нам интересно.
— Девочки, я попала…
— Выпьешь? — мигом подорвалась кареглазая хохотушка Риз. — У меня как раз настоечка готова. Фирменная!
— Риз… — Сильвена надулась. — У тебя одно лекарство ото всего! Настойка. Пить вредно!
— Так они разные! Для каждого случая — особенная. Как лекарство! — Риз махнула рукой и притащила большую бутыль с чем-то янтарно-золотым и периодически вспыхивающим.
— Не соглашайся, — наставительно заметила Сильвена и покосилась на бутылку практически с ненавистью. — Поверь моему опыту. С этого лекарства голова поутру болит так же, как с дешевого самогона.
— Не пила, не знаю, — призналась я.
Лира добавила:
— Так меру надо соблюдать!
— Принимая во внимание все аргументы, отказаться не могу. Не сейчас. — Я вздохнула и переместилась ближе к столу, на котором кроме печенюшек, чашек с чаем и конспектов валялась засушенная лягушачья лапка из запасов Риз, кастет, принадлежащий Лире, и еще масса разных мелочей.
— Ну как, расскажешь? — поинтересовались подружки после того, как я опрокинула полкружки тягучей сладкой настойки.
— Не только! — ответила я, смахнув выступившие слезы. — Еще и покажу.
И принялась каяться.
— Можно начну издалека? — поинтересовалась я у девчонок и, не дожидаясь разрешения, продолжила: — Мама у нас — огонь! Яркая, умная, своевольная и папу бросила, когда мне было лет пять. С тех пор радует редкими набегами…
