любви, кроме тайных украденных ласк, кроме редких и жарких ночей. Виноват перед сыном. Перед всеми виноват.
Григорий поднялся со скамейки. Сердце по-прежнему щемило, но уже не так, терпимо. Поднебесный ярус засыпал, и, хотя где-то ещё переговаривались люди, наверно, молодёжь, которую трудно угомонить, последние, угасающие аккорды музыки, долетающие со стороны парка, свидетельствовали о приближающейся ночи. Он зашагал по коридору, чувствуя, как невольно ускоряет шаг, и уже почти сбежал по лестнице, сам не заметив, как миновал несколько пролётов, сунул пропуск охраннику на КПП, который понимающе улыбнулся, словно знал, куда он так спешит.
…Лида открыла дверь сразу, ждала его. Торопливо обвила руками, уткнулась ему в шею, защекотав горячим дыханием, а он на мгновенье замер, прижимая к груди эту маленькую женщину, неожиданно ворвавшуюся в его жизнь, принявшую его, со всей его нескладной судьбой, со всеми ошибками, с неподъёмной ношей вольных и невольных грехов.
— Спит? — осторожно спросил он, когда Лида наконец оторвалась от него.
— Только-только уложила.
Он, стараясь не шуметь, прошёл в комнату, присел у кроватки, вглядываясь в круглое и безмятежное детское личико. Потом не выдержал, наклонился, бережно поцеловал, ощущая губами нежную и тёплую кожу ребёнка, провёл пальцами по щеке. Пухлые детские губы растянулись в улыбке, и он сам невольно заулыбался. Столько раз он видел эту улыбку, и ямочки на щеках, и редкие светлые веснушки на носу у своего сына, а теперь всё странным образом повторилось, но уже на другом детском лице. На лице его дочери.
Глава 1. Стёпа
Только что больничный коридор был заполнен людьми, которые куда-то спешили, о чём-то напряженно переговаривались и отмахивались от Стёпки, как от назойливой мухи. И вдруг всё стихло, опустело. Стёпка всё ещё продолжал смотреть туда, где только что маячила широкая спина Савельева, пытаясь уложить полученную информацию в голове. Савельев! Выходит, что отец Ники жив, но как? И почему об этом никто не знал? И прежде всего, почему об этом не знала Ника?
Мысль о Нике внезапно вернула Стёпке способность соображать. Чёрт, почему он не настоял, чтобы его выслушали? Ведь с Никой, скорее всего, случилась беда. Что-то страшное…
Он опять дёрнулся, лихорадочно соображая, за кем бежать. Савельев с крупным красивым мужчиной свернул направо, и они уже скрылись за углом, а Стёпкин отец пошёл в противоположную сторону в компании других людей, по пути ещё раз отмахнувшись от сына. Пойти за ним? Попытаться ещё раз всё объяснить? Увы, это было бесполезно, Стёпка как никто понимал это. Когда у отца появлялось такое выражение на лице: не просто серьёзное, а озабоченно-напряжённое, и когда он вот так хмурился, замыкаясь в себе и в своих мыслях, наседать на него с разговорами не имело никакого смысла — это Стёпка усвоил ещё с детства.
Стёпа Васнецов всё же сделал по инерции несколько шагов вслед за удаляющимися людьми, но остановился, злясь и кляня себя на чём свет стоит за растерянность и замешательство, и вдруг уловил за своей спиной какое-то движение. Резко обернулся и понял, что он тут не один. У стены стоял Сашка Поляков, этот трус и стукач Поляков, которого Стёпка уж никак не ожидал здесь увидеть. Он-то тут что делает? Шпионит? Стёпка сердито сдвинул тёмные брови и инстинктивно сжал кулаки, но тут же вспомнил, что только что по этому коридору прошёл сам Савельев, ничуть не удивившись присутствию Сашки, а ведь Сашка — до Степана только сейчас это дошло — наверняка находился здесь давно, он просто не мог возникнуть ниоткуда, материализоваться из воздуха, а значит… значит, он был тут своим, имел право находиться здесь.
В голове окончательно всё запуталось. От количества вопросов, не имевших ответа, Стёпка совсем потерялся, сделал шаг к Полякову.
Тот смотрел на него настороженно, нахмурившись.
— Что ты тут делаешь? Откуда… Ты знал?
Вопрос прозвучал грубо, но Стёпке сейчас было не до политеса.
Сашка взгляд выдержал.
— Ты знал? Знал, что Савельев жив?
— Знал, — подтвердил Поляков после небольшой паузы.
— Но… как?
В Стёпкиной картине мира Полякову отводилось место среди презренных крыс и предателей, с которыми было недостойно иметь дело. В школе Васнецов Сашку не то чтобы не замечал, скорее, терпел, ведь Поляков был старостой класса и правой рукой их кураторши Зои Ивановны, от которой все они так или иначе зависели. Но на школьных вечеринках, куда Шостак невесть зачем притаскивал Полякова, Стёпка всё же позволял себе тонкие подколки и язвительные замечания, проходясь по Сашкиному аккуратному, но скромному прикиду, под одобрительный смех одноклассников. Его удивляло, конечно, что с Сашкой Поляковым дружила Ника Савельева и даже больше чем дружила, но даже это не поколебало уверенности Стёпки Васнецова относительно того, кем на самом деле был Поляков.
И вот теперь привычная картина рушилась, стремительно рассыпалась на мелкие осколки. Потому что, исходя из всего того, что Стёпка знал, Полякова в этой больнице вообще не должно было быть и уж тем более рядом с невесть как воскресшим отцом Ники.
— Это мы его нашли, Павла Григорьевича, — наконец ответил Сашка. — Я и Кир.
Ненавистное имя ударило Стёпку под дых. Ну, конечно, Кирилл. Без этого чёртова гопника в Башне, кажется, вообще ничего не происходит. Что бы ни случилось, рядом везде оказывается этот Шорохов.
— Как это… нашли?
— Когда в него стреляли. Тогда, на Северной станции. Мы его вытащили.
— И почему вы молчали? Почему не сказали? Ведь Ника…
— Потому что Савельев и Литвинов нам запретили.
— Литвинов? — информация накатывала на Стёпку валами, едва отойдя от одной волны, сбившей его с ног, Стёпка тут же оказался на пути следующей. Литвинов? Так значит тот красивый мужик рядом с Савельевым, с хитрыми и умными зелёными глазами, который посмотрел на Стёпку с некоторым интересом, проходя мимо — это Литвинов? Но ведь Литвинов мёртв. Казнён больше месяца назад. Об этом было объявлено, все знали.
Сашка кивнул, продолжая смотреть на Стёпку, не отводя взгляд. И Васнецов внезапно подумал, что другой на месте Полякова сейчас не преминул бы отыграться за те унижения и обидные слова, на которые Стёпка никогда не
