Минуту я молчал, потом поднял глаза на маму.
— я убью его.
— и я не стану возражать, — мама усмехнулась холодно и жестко. — Но не сейчас.
— Почему?
— потому что доказать ничего не удастся. И ты умрешь вслед за ним.
Я на миг задумался. Законам меня учили намного меньше, ведь лойрио и есть закон на своей земле. Но сначала земля должна быть, ее надо охранять и получать доход. Законы я только начинал учить.
— Но стрела…
— Служанка захотела оклеветать господина — и только.
— Сходство?
— она ее украла. Или нашла, или… ты сам понимаешь.
— Да. Для королевского суда ее слова не доказательство.
— Для меня этого хватит. И этого — я кивком показал на мамин глаз.
— и все же ты будешь пока молчать. Как и я. Не знаю, на сколько меня хватит. Он уже винит меня в своем бесплодии, — мама смотрела жестко, и я понял, что характер у меня не только от отца. Моя нежная, слабая и хрупкая мама могла быть не менее решительной и жестокой, если хотела, а сейчас она хотела.
— а что я тогда буду делать?
— С этой женщиной и ее мужем я передала письмо. Моему двоюродному брату Филипу.
— И?
— Я попросила взять тебя в оруженосцы и всему обучить. Я хочу, чтобы ты убил Рыло, но убил так, как не смог он. Как дворянин и честный человек.
— Ты думаешь, ей можно доверять?
— ее ненависть сильна, — мама усмехнулась. — Общие друзья и общие враги сближают, запомни это.
— я запомню.
— Она рассказал мне о смерти моего мужа. Рыло планировал это давно, очень давно. Он всегда завидовал твоему отцу. Всегда…
И я поверил.
— Филип приедет, заберет тебя отсюда, и я не буду бояться…
— а ты?
— а я пока останусь. Пока он надеется получить от меня ребенка — он не причинит мне вреда. Но когда его надежда будет угасать…
— я не оставлю тебя в его лапах.
— Никто не даст мне развода, Колли.
— а умереть от побоев лучше!?
— Нет, мальчик мой. Но я надеюсь продержаться, пока тебе не исполнится семнадцать. А пока ты должен стать сильным. Ради меня. Ради своего отца, чтобы его род не прервался.
Я смотрел на мать — и гордился ей. Она у меня замечательная.
— Дай слово, что ты напишешь, если нужна будет помощь.
— а вот о письмах мы сейчас и поговорим. Как я буду к тебе обращаться, какие будут условные знаки…
Мы проговорили всю ночь. Утром мама не вышла к завтраку, и на следующий день тоже. А еще через два дня приехал Филип.
Вот он мне понравился сразу. Высокий, с каштановыми волосами, как когда‑то у мамы, с ясными синими глазами и широкой улыбкой, он приветствовал меня, хлопнул по плечу Рыло и заявил, что забирает племянника.
Рыло попытался возмущаться, но тут же получил щелчок по носу. Дело в том, что я‑то лойрио по рождению и наследный. Филип — тоже, а Рыло — всего лишь пожалованный. И я у него быть оруженосцем никак не могу. Не по статусу…
А пора бы, пора…
Филип добавил, что король охотится тут неподалеку, так что можно обсудить вопрос с ним, хоть сейчас поедем — и Рыло смирился, только глазами сверкнул. Пробормотал, что дорогой гость сделает ему честь, оставшись на пару дней, но куда там…
Филип ломился, как медведь сквозь камыши — только треск стоял. Он тут же заявил, что ему некогда, что ребенка он забирает с собой сегодня же и мы уезжаем — он дескать в королевской свите, так что еще успеет представить племянника королю.
Дружески поприветствовал маму, которая вышла к нему, поцеловал в щеку, а потом заметил следы от пальцев — и вспыхнул гневом.
Я не знаю, что он сказал Рылу. Но судя по тому, что мамины глаза светились насмешкой, а Рыло стоял белее полотна — это было что‑то неприятное. Я не знаю, я собирался.
Через два часа после приезда Филипа мы выехали обратно. А поговорить со мной серьезно он собрался только на привале.
— Что мама написала вам?
— Прочтешь?
Я пробежал письмо глазами. Мама честно писала, что подозревает второго мужа в убийстве первого, боится за сына и просит Филипа забрать ребенка, пока с ним не случился несчастный случай.
— вы быстро действовали.
— Можешь говорить мне ты и дядя. Я действительно твой дядя, хотя родство и дальнее, — буркнул Филип. — Гуся будешь?
Отказываться я не стал.
— Значит так. Оруженосец мне как раз положен, я просто давно никого не брал. Поживешь у меня. Сам чем заниматься хочешь? Воевать, охотиться…
— Учиться.
Кажется, мне удалось его удивить.
— и чему же?
— Как быть лойрио. Как защитить себя и маму.
Филип хлопнул меня по плечу.
— А ты не дурак, парень. Несмотря на свой возраст — не дурак.
— Вам тоже было тринадцать.
— И я был куда как глупее тебя. Одни бабы и попойки на уме… у тебя — нет?
Я покачал головой. Хотелось, да. Тянуло иногда, но я понимал, что любая близкая мне женщина — это оружие Рылу против меня. Перебьется.
— Этому, кстати, тоже надо учиться.
— Зачем?
— а чтобы против тебя не использовали. А то дорвется кое‑кто до сладенького…
Филип смотрел испытующе — и я кивнул.
— Научите?
— Научу.
Следующие два года я прожил у него. Мама писала каждый месяц, и в письмах были условные знаки. Все нормально, жить можно. Лойрио груб, но руку на нее не поднимает. Его счастье, убью мерзавца безболезненно. Может быть…
В ту ночь мы многое обсудили и поняли, что пока маме лучше молчать. Она во власти Рыла, если лойрио узнает, что его преступление может выплыть наружу — он никого не пощадит. А потому мама будет молчать. И я пока — тоже. Потом, когда мне исполнится семнадцать, я смогу вызвать отчима на поединок, потом…
А пока — надо было учиться, и я учился.
Филип был мной доволен, я это знал. В меру своих сил я осваивал все оружие, метко стрелял из лука и арбалета, фехтовал, проблемы были только с двуручным мечом. Он для меня пока был тяжеловат. Ничего не поделаешь, я не произвожу впечатления крепкого малого. Волосы у меня темные, а глаза, как у мамы, синие, но черты лица тоже мамины, тонкие. Борода расти и не торопится, а те несколько волосков, которые пробиваются, проще сбривать, не позорясь. Я высокий, но пока еще костлявый, кость у меня тонкая и выгляжу я тощим. Филип говорит, что это временно, просто такие, как я оформляются позднее, годам к двадцати — двадцати пяти, но это меня не волнует. Хватило бы сил управляться с мечом и копьем, а их — хватает.
У Филипа и тетушки Марго мне было уютно и спокойно. В его замке вообще было спокойно всем. Тетушка создавала вокруг себя такое поле тепла и спокойствия, что все поневоле пропитывались им — и тоже преставали спешить и волноваться. Уютная, кругленькая, сильно располневшая после рождения четырех детей — два сына и две дочки, Марго целый день крутилась по хозяйству, возникая в самых неожиданных местах. Даже на стрельбище и в конюшне не обходилось без ее забот, когда она приказывала подносить мишени или починить денник… Филип жил за ней, как за каменной стеной, доверив жене даже счета — и в знак уважения не спал ни с кем из девушек в замке. Каждую ночь он приходил к Марго, был к ней подчеркнуто внимателен, любезен, дарил подарки, оказывал знаки уважения… тетушка цвела. Хотя любовница у дяди была — в дальней деревне. И ездил он к ней три раза в неделю. Но там все было очень тихо. Деревенские знали, но все молчали, понимая, что лойрио не пощадит. Я с дядей об этом не заговаривал — ни к чему.
