Я аж икнула от неожиданности, так как приготовилась к долгим и нудным нотациям, но травку добавила.
— А теперь пей. Пей-пей, что ты на меня так смотришь, ты же говорила, что с пациентом ничего не будет? Вот и с тобой, если ты все правильно сделала, ничего не будет…
Руки у меня тряслись, и я судорожно вспоминала, а все ли 27 трав нужны в равной пропорции или нет? И поняла, что ничего не помню. Бабка на меня насмешливо смотрела и ждала, пока я выпью настойку, я вдруг отчетливо поняла, что отвертеться мне не удастся. Горечь обожгла мне язык. Настойка была на редкость противная.
— Ну, вот и хорошо милая, все хорошо, понос — это не страшно. Денька два, удобришь Никитичне каждый куст, зато потом побоишься, что-то сделать неправильно.
Следующие два дня прошли как в том анекдоте:
— Доктор у меня кашель
— Больной я излечу вас от кашля настойкой для поноса,
— Доктор, а что поможет?
— Ну конечно, батенька, Вы даже чихать не будете.
Вот и я не чихала. С таким поносом мне даже аллергия на Никитичну страшна не была. Я действительно удобрила у нее все кустики. Когда ветер дул в нашу сторону, по двору разносилось непередаваемое амбре. А уж что творилось на соседском участке… ну никак кроме как актом терроризма и качественной диверсией это назвать нельзя было.
Старушка передвигалась по двору как по минному полю: на цыпочках, опираясь на клюку и как на болоте прощупывая каждый следующий шаг… потонет — не потонет.
Лицо у нее было замотано платком как у араба, на голове накручено, лицо обернуто, видны одни лишь круглые глаза. После этого вредная старушенция меня уже не цепляла.
Вот так мы и жили. Днем я старалась отоспаться и особо не светить своей черной шерсткой по селу, а вечерами грызла гранит науки травоведения. У меня даже что-то начало получаться, что не могло не радовать, ибо еще один теракт соседка бы не пережила. Периодически звонила мама на мобильный, днем бабуля просто отбрехивалась, что я на речке или разоряю очередной соседский огород, и телефон не взяла, чтобы не потерять. А вот вечерами, меня уже ничего не могло спасти от маминых причитаний и нотаций. Бабуля все никак не могла созреть рассказать ей, что у нас произошло. Так и тянула до ее приезда.
Случилось это недели через две после моего превращения. В воскресенье утром, когда я еще блаженно спала, подрагивая во сне лапами и никакие вопли петухов, и топот мышей меня не беспокоили, прямо над ухом раздался голос мамы:
— Привет, а где Прасковья? Что уже умудрилась сбежать с мальчишками в лес?
Я сжалась на диване и старалась слиться с окружающим фоном и не отсвечивать.
— Доченька, ты только не волнуйся…
Вот зря она это сказала. Мама большая любительница поистерить со вкусом, а фраза 'ты только не волнуйся', для нее как красная тряпка для быка.
— Мам, ты это о чем? Что с Раськой? — это меня она так уменьшительно от Прасковьи назвала. Ее ощутимо стало потряхивать. А бабуля — добрая душа решила добить, чтоб не мучалась.
— Вон на диване лежит, хвостом наяривает твоя Раська, котенком стала.
— Как котенком?
— Знамо как. Откопала на чердаке сундук твоей пра-прабабки Устиньи, мало того, что увидела его раньше срока, так и открыть смогла, паразитка, ну а как после этого проклятье не схлопотать? Вот и лежит теперь на диване, морду усатую лапами намывает.
— Мам, как такое может быть? Я же его вообще увидеть то не смогла?
— А чего ты удивляешься? Ты помнишь, как ты ее рожала? И кто у тебя роды принимал?
— Что-то смутно, все как в тумане. Но я же у тебя была, приехала за неделю. Еле от Степана отбилась, он меня хотел отправить рожать в роддом. Но ты же говорила, что наши женщины нормально рожают только в стенах родного дома, в других местах и мать и ребенок могут умереть, — сказала мама.
— Все правильно, милая, все правильно. Только старшая в роду может помочь родится новой ведьме, она отдает ей часть своей силы. У тебя роды принимала не я.
— А кто?
— Устинья приходила.
— Как Устинья, она же давно умерла?
— Вот тут ты Олюшка, ошибаешься, Устинья умерла, после того, как отдала все силы новорожденной и тебе, что бы жизни ваши спасти. Тебе она просто жизнь спасла, а вот Прасковье, похоже, колдовской дар то и перешел. Ну и как наследство сундук прабабкин.
— А где она все это время была? Все ж думали, она лет сто как умерла уже?
— А как ты думаешь, долго ты проживешь на одном месте, если практически стареть не будешь?
— То есть, как? — личико матушки неприлично вытянулось. — Тебе же вот можно дать твой возраст, ну с натяжкой конечно, но можно.
— Ох, ты ж Ольга, чему я тебя столько лет пыталась учить? И все без толку. В нашей семье женщины сами всегда решали, на какой возраст выглядеть, с какой скоростью стареть, кого учить и кому передать свои силы.
— Это из-за папы? Да? Я его совсем не помню.
— Маленькая ты еще была, когда это все началось. Вроде бы не должно было ничего серьезного случиться, но небольшая заварушка переросла в затяжной конфликт, как тогда писали. Матвей погиб, даже мой оберег не помог. Видно судьба такая. А не сдерживаю я возраст потому как к нему хочу, ждет он меня там, — бабуля стояла у окна, голос ее был спокойный вот только по щекам, освещенным утренним солнцем катились слезы.
— Мам, ну что такое ты говоришь, тебе еще жить и жить.
— Молчи, — сказала бабуля с неожиданной злостью, — я это точно знаю. Я ведьма потомственная, мы такие вещи чувствуем. Но ты не переживай, раньше времени я не уйду. Вот эту охламонку обучить нужно. Она должна быть готова к своему 21-му дню рождения.
— Она теперь так с хвостом и будет бегать? — спросила мама.
— Да нет, не переживай, вечерами человеком становится, мы с ней занимаемся и травы собирать ходим. Ее облик от солнца теперь зависит.
— Мам, можно что-то сделать, что б это изменить?
— Нет. Все что могла я сделала, теперь очередь за ней самой. Может через какое-то время, в кошачьем облике заговорит, но и то сомневаюсь.
— А как я это все мужу расскажу? Привезу кошку домой, суну Степану под нос и скажу, это твоя обормотка ненаглядная, не переживай в шкурке пару лет побегает, может и человеком станет? А? Он же над дочерью трясется, все ее выбрыки спускает, Раська, когда Степа дома разве, что не на голове по дому и окрестностям ходит?!
— Не истери! Скажешь, что представилась возможность Прасковью за границу в частную школу пристроить, я деньги дала. Сама знаешь, я с момента ее рождения деньги для ее учебы у пани Орыси в Кракове откладываю. Еще с пеленок понятно было, что Прасковья ведьмой сильной будет, все-таки почти всю силу Устинии забрать смогла. Орыся хоть и моя старинная подруга, но бизнес есть бизнес и бесплатно она Прасковью учить нашему ремеслу не будет. А чтоб Степан не так тосковал по дочери, дам я тебе настой один, он постепенно приглушит чувства, он все помнить будет, только вот они будут, как бы припорошены временем.
