– По моим, десять минут восьмого, – сказал Робин и добавил: – А в какой стороне кабаны?
– Да там, – егерь неопределенно махнул рукой. – Мысок тут удобный, некуда им деваться. А ты крут, мы тут с автоматами видали, с арбалетами, но лук в первый раз. Не боишься-то?
– Не моя идея, – Робин кивнул в сторону Сереги. – На спор с этим приятелем как-то сбил дикую утку влет, он и загорелся идеей затащить меня на настоящую охоту.
– Ну смотри, кабаны тут не очень, но тоже не малые. Поставим тебя с краю, вряд ли они там пойдут. Но если что, замри в камышах колодой, не должны заметить.
– А как их лучше бить? В голову или куда еще?
– Ну ты горяч! Да их башку не каждая пуля пробьет, а раненый секач страшнее Терминатора. Лучше постой спокойно, вряд ли ты их вообще увидишь, мы тут не первый раз, по краю они не уходят.
Робин молча протянул егерю свой лук:
– Попробуй натянуть.
Тот с интересом принял незнакомое оружие, покрутил в руках, взялся за тетиву, потянул.
– Мать мою из-за угла коромыслом! Да он как каменный! Как его вообще можно натянуть?
– Дай-ка сюда.
Робин легко подцепил тетиву и, хрустнув суставами, одним плавным движением взвел свое оружие.
Егерь одобрительно крякнул:
– Ну ты и силен, с виду и не скажешь. А что это за ерундовина у тебя на пальце? В носу такой не поковыряешь.
– Это специальное приспособление, тетиву цеплять. Она тонкая, очень прочная, при такой нагрузке пальцы как нож отрежет. Рукавица на левой руке тоже специальная, чтобы при стрельбе рука не пострадала.
– Хитро-то как! А вот скажи-ка, доску-сороковку твой лук пробьет али нет?
– Хорошей стрелой он за пятьдесят метров приличный стальной лист пробьет, а сороковка ему как бумага. У нормального лука энергия выстрела выше, чем у большинства пистолетов. То же касается точности и дистанции стрельбы. Только скорость пули намного выше, чем у стрелы. Если тебе поставить двухсотлитровую бочку, из своего дробовика за сколько метров ты в нее попадешь?
– Ну ежели доброй пулей да с верхнего ствола, то метров на двести.
– Очень сомневаюсь. Я на такой дистанции всажу в нее весь колчан. Гарантирую.
Егерь покосился на лук уважительно. Из своих сорока восьми лет сорок три он провел в лесу и видел много разных охотников. Но этот парень был самым необычным. Удивляло не его оружие и даже не железная трезвость. От него веяло странно спокойной, несокрушимой силой, вид у него был такой, что сразу становилось ясно: мир вертится вокруг него, подстраиваясь под этого человека. Егерь не знал, что такое харизма, но интуитивно понимал, что этот парень обладает тем, чего у самого егеря никогда не будет. Спорить с ним совершенно не хотелось, да и действительно, на двести метров попасть из гладкостволки – немалая удача, чем ты не стреляй.
– А зовут-то тебя как? – поинтересовался егерь.
– Робин.
– Я серьезно спрашиваю.
– Я тоже. Показать документы?
– Да не надо уж, верю. А меня тут все Петровичем кличут.
– Будем знакомы. А что, правда, кабаны по моему краю никогда не ходят?
– Да кто этих гадов полосатых знает. С них станется, могут и пойти, если рыло не туда завернут. Хочешь, в другое какое-нибудь место поставлю?
– Да ладно, сойдет, не надо ничего менять. Долго мы еще стоять здесь будем?
– Ужо скоро. Вон Пашка чапает, морда аж светится. На месте зверь, счас тронемся потихоньку.
Петрович развернулся навстречу Пашке, на ходу представив, что кабаны действительно пойдут по краю болота. Оглянувшись на лениво-спокойную фигуру Робина, он пожалел зверей. В следующий миг сверкнула столь яркая вспышка, что мир превратился в собственный негатив. Егерь с криком прикрыл лицо рукой, но беспощадный свет продолжал терзать глаза, а в ушах взвыло страшным, мерзко лязгающим свистом. Достигнув самой высокой ноты, звук стих, следом наступила тьма.
Очнувшись, Робин сразу понял, что лежит не в кровати. Столь горбатых лежанок не бывает, да и постельного белья не было. Открыв глаза, он внимательно оценил свое расположение в пространстве. Кроватью здесь и не пахло. Тело его расслабленно свешивалось через чудовищно толстый ствол поваленного дерева, руки неудобно придавлены туловищем. Борясь с колющей дрожью, сотрясающей все конечности и шею, Робин с трудом подтянул ноги к груди, их тут же скрутило в столь жестокой судороге, что он не сдержал стон. Закусив губу, переждал приступ, медленно, стараясь не делать резких движений, приподнялся, сел. Оценил окружающую обстановку и, не сдержавшись, выдал универсальную фразу, подходящую к большинству нестандартных жизненных ситуаций:
– Твою мать!
То, что ситуация была нестандартной, сомнений не вызывало. Ствол дерева, послуживший Робину кроватью, толщиной был под три метра, а вокруг возвышались громадины его живых собратьев. Кроны их, смыкаясь в вышине, образовывали сплошной полог, зеленый сумрак пронизывали редкие солнечные лучи, но они лишь подчеркивали безжизненный мрак нижнего яруса леса. Земля была голой, ни травы, ни кустов, лишь подстилка сухих листьев и упавшие ветви. Робин любил лес, но в таком был впервые и готов был поклясться, что подобные великаны в России нигде не сохранились. Лесозаготовители ни за что не пройдут мимо такого подарка. Да и в других частях планеты вряд ли имеются подобные леса, по крайней мере, он о таких странных джунглях не слышал.
Вытащив мобильник, Робин ничуть не удивился отсутствию сигнала, но привычное пиликанье кнопок слегка успокоило. Оглядевшись, он увидел на земле свой лук, рядом лежал незнакомый рюкзачок темно-синего цвета. Странная телесная слабость почти прошла, можно было рискнуть спуститься. Для этого пришлось пройти к вершине павшего великана, здесь ствол был тоньше. Вернувшись назад по земле, осмотрел лук, остался доволен его по-прежнему хорошим состоянием, занялся незнакомым рюкзаком.
Самым большим предметом в нем оказалась книга в пластиковой обложке. Робин отложил ее в сторону, осмотрел остальные вещи. Маленькое полотенце, кусок мыла, бритвенный станок, большой складной нож, пластиковая бутылка с водой, рулон туалетной бумаги, несколько пластиковых пакетов, алюминиевый котелок с ложкой. В маленькой аптечке вата, бинты, склянка йода, пузырек с розовыми пилюлями и упаковка из трех шприц-тюбиков. На последних двух предметах виднелись многочисленные надписи на разных языках. Робин опознал английский текст, он не отличался от русского варианта. На пузырьке значилось – «антибиотик», на упаковке шприц-тюбиков – «универсальное противоядие». В отдельном свертке, на дне, была стопка плиток, похожих на шоколад с вкраплениями рубленой соломы. На них коротко и ясно красовалось слово «пища», тоже на нескольких языках. Здесь же был небольшой пакетик с солью, со столь же лаконичной надписью.
