Варамир Шестишкурый скоро узнает, так ли это. Он почуял свою настоящую смерть в клубах едкого дыма. Ощутил её в жаре своего тела, когда сунул руку под одежду и прикоснулся к ране. Его бил озноб, пробирая до костей. Может, на этот раз его убьет холод.
В последний раз его убил огонь. Я горел. Сначала, в замешательстве, он подумал, что его пронзил горящей стрелой один из лучников со Стены… Но огонь пожирал его изнутри. А эта боль…
Варамир уже умирал девять раз. Один раз от удара копьём, в другой раз ему перегрыз горло медведь, а однажды он истёк кровью, рожая мёртвого детёныша. Первой смертью он умер в шесть лет, когда отец раскроил ему череп топором. Но даже это не так мучительно в сравнении с огнем, опаляющим внутренности, потрескивающим на крыльях, пожирающим его. Попытавшись улететь от этой боли, он только раздул пламя сильнее и сделал его ещё жарче. Только что он парил над Стеной и его орлиные глаза отмечали движение людишек внизу. И вот уже огонь превратил сердце в чёрную головешку, вернул его душу в собственное тело, и он на какое-то время обезумел. Одного воспоминания об этом хватило, чтобы заставить его вздрогнуть.
Тут он заметил, что очаг потух.
Осталась лишь серо-черная кучка пепла с несколькими светящимися углями. Дым еще есть, нужно просто подбросить дров. Стиснув зубы от боли, Варамир дотянулся до груды веток, которые собрала Колючка, прежде чем ушла охотиться, и бросил в пепел.
— Держи, — прохрипел он, — гори.
Он дул на тлеющие угли, вознося немую мольбу безымянным богам лесов, гор и полей.
Боги не отвечали. Через некоторое время даже дым перестал идти. В хижине стало холоднее. У Варамира не было ни кремня, ни трута, ни сухой растопки. Самому ему ни за что не разжечь огонь снова.
— Колючка, — закричал он хриплым от боли голосом, — Колючка!
У неё был острый подбородок, плоский нос, а на щеке родинка с четырьмя черными волосками. Уродливое и неприятное лицо, но он многое бы отдал, чтобы увидеть её в дверях хижины. Надо было завладеть ею до того, как она ушла. Давно ли она ушла? Два дня назад? Три? Варамир не мог вспомнить. В хижине было темно, он то и дело засыпал и не знал точно, день на улице или ночь.
— Жди, — сказала она, — я вернусь с едой.
Так он и ждал, как дурак. Ему снились Хаггон, Шишак и все ошибки его долгой жизни. Но дни и ночи шли, а Колючка так и не возвращалась. Она не вернется. Варамир задался вопросом, не выдал ли он себя. Могла ли она понять это просто по его виду, или же он проболтался в бреду?
Мерзость, услышал он голос Хаггона. Это прозвучало так, будто он был здесь, в этой самой хижине.
— Она всего лишь уродливая копьеносица, — сказал ему Варамир, — а я великий человек. Я Варамир, варг и оборотень, это несправедливо, что она будет жить, а я умру.
Никто не ответил. Никого здесь не было. Колючка ушла. Бросила его, как и все остальные.
Родная мать тоже его бросила. Она оплакивала Шишака, но меня никогда. Тем утром, когда отец вытащил его из кровати, чтобы отвести к Хаггону, она даже не взглянула на него. Когда его тащили в лес, он кричал и брыкался, пока отец не дал ему пощечину и не велел замолчать.
— Твое место — с такими же как ты, — все что он сказал, бросив его к ногам Хаггона.
Он не ошибался, вздрогнув, подумал Варамир. Хаггон многому меня научил. Охотиться и рыбачить, свежевать тушу и чистить рыбу от костей, искать дорогу в лесу. И он научил меня пути варга и тайнам оборотня, хотя мой дар был сильнее его собственного.
Спустя годы он пытался найти своих родителей и рассказать им, что их Комок стал великим Варамиром Шестишкурым, но они были уже мертвы и сожжены. Стали деревьями и ручьями, камнями и землей. Стали прахом и пеплом.
В точности как говорила лесная ведьма в день, когда умер Шишак. Комок не хотел быть комком земли. Мальчик мечтал о дне, когда барды воспоют его подвиги, а смазливые девчонки будут его целовать. Когда я вырасту, то стану Королем-за-Стеной, пообещал себе Комок. И он им почти стал. Варамир Шестишкурый, одно это имя внушало людям страх. Он ехал на битву верхом на белой медведице ростом в тринадцать футов; ему подчинялись три волка и сумеречный кот, и он сидел по правую руку от Манса Налётчика. Это из-за Манса я сейчас здесь. Не надо было его слушать. Нужно было залезть в медведицу и порвать его на куски.
До Манса Варамир Шестишкурый был кем-то вроде лорда. Он жил в доме из мха, грязи и тесаных брёвен, который когда-то принадлежал Хаггону; при нем были звери. В дюжине деревень его встречали хлебом-солью и сидром, приносили плоды из своих садов. Мясо он добывал себе сам. Когда он желал женщину, то посылал за ней сумеречного кота; и на какую бы девушку он ни положил глаз, она смиренно шла в его постель. Некоторые плакали, но все-таки приходили. Варамир давал им свое семя, срезал прядь волос на память и отсылал обратно. Иногда какой-нибудь сельский смельчак приходил с копьём, чтобы сразить чудовище и спасти сестру, невесту или дочь. Таких он убивал, но никогда не причинял вреда женщинам. Некоторых даже одарил детьми. Щенки. Маленькие, хилые создания, как Комок, и ни у кого не было дара.
От страха он поднялся на ноги. Пошатываясь и держась за бок, чтобы остановить кровь из раны, Варамир направился к выходу, прикрытому рваной шкурой. Отдернул её и оказался перед белой стеной. Снег. Неудивительно, что внутри стало так темно и душно. Падающий снег завалил хижину.
Когда Варамир толкнул эту стену, мягкий и влажный снег осыпался, открывая выход. Снаружи была ночь, белая, как смерть; бледные тонкие облака танцевали перед серебряной луной, а тысячи звезд равнодушно на это смотрели. Он видел горбатые очертания засыпанных снегом хижин, а за ними — бледную тень закованного в лёд чардрева. К югу и западу простиралась огромная белая пустыня, в ней ничто не двигалось, кроме летящего снега.
— Колючка, — слабо позвал Варамир, соображая, как далеко она могла уйти. — Колючка. Женщина. Где ты?
Вдалеке завыл волк.
Дрожь пробежала по телу Варамира. Он знал этот вой так же хорошо, как некогда Комок знал голос своей матери. Одноглазый. Он был старший из трёх, самый большой и свирепый. Бродяга был легче, быстрее и моложе, а Хитрая — ловчее, но оба боялись Одноглазого. Матерый волк. Бесстрашный, безжалостный и дикий.
Варамир потерял власть над остальными своими зверями во время агонии, вызванной смертью орла. Сумеречный кот умчался в лес, белая медведица набросилась на людей и убила четверых, прежде чем ее проткнули копьем. Убила бы и Варамира, попадись он ей. Медведица ненавидела его и приходила в ярость всякий раз, как он входил в её шкуру или взбирался ей на спину.
