Сейчас, когда сына, а следовательно, и угрозы с его стороны не стало, почему-то вспомнился этот разговор о разделе имения, и вспомнился он совсем по-другому. Снорри Великан уже не казался таким отъявленным негодяем, каким казался тогда, и вспоминался только как жертва интриг своей властной матери, противиться которой он никогда не мог. Ее напору трудно было противиться даже самому Торольфу, что же говорить о Снорри, большом и сильным телом, но не обладающим сильным духом человеке. На Снорри всегда можно было воздействовать. И мать умела это делать лучше других. Не сам же Снорри, в конце-то концов, проявил вдруг желание стать конунгом. Это она, его мать, официально только мать ярла Снорри, была в действительности женщиной-ярлом, то есть тем, чего не бывает в природе. И она же хотела в дополнение ко всему стать женщиной-конунгом. Не называясь так официально, но стать. Конунг, прячущийся в тени широкого плеча своего сына. Хельга слишком любила власть и слишком стремилась к ней. Торольф даже уверен был, что, сделав официальным конунгом Снорри, Хельга через сына добилась бы принятия закона, согласно которому женщина могла бы стать полноправной правительницей, и, возможно, стала бы ей через какое-то время. Но такого, как понял Торольф, не пожелал видеть сам Один, покровитель мужчин-воинов.
Один выбрал кардинальное, хотя и простейшее решение вопроса. Казалось, трудно сыскать человека, способного противостоять Снорри, и вот он нашелся в самый критический момент. Один послал этого человека в нужное время в нужное место. И такое решение Одина требовало теперь и от Торольфа определенных действий, чтобы подчиниться божественной воле и прекратить все поползновения женщины выбраться во власть. Один наказал Хельгу за излишние притязания болью утраты и крушением планов. Одновременно он отнял у Хельги все, что, как считалось, получил от отца Снорри, хотя в действительности это получила его мать.
Боль от потери сына, конечно же, была и у самого Торольфа, хотя Одноглазый никому и никогда не показал бы свои чувства. Но при всей остроте этой боли он уже начал думать о том, как вернуть себе земли, которые вынужденно отдал сыну. Воля Одина просматривалась и в этом. В принципе, дело не слишком и сложное и вполне разрешимое. Их нужно только взять, и все. После Снорри осталось только три дочери и нет сына. Дочери не могут наследовать отцовскую землю. Дело отца — найти им, когда подрастут, подходящий союз и подобрать приданое. Но земля, которая отошла бы к старшему сыну Снорри, будь такой в природе, теперь может отойти обратно к отцу. Вся, в том числе и та, что была отдана Хельге во временное пользование. И ни один лагман не скажет, что Торольф в этом не прав.
А сама Хельга?
Ее оставлять просто так, без присмотра, никак нельзя. Она может сделать много гадостей. Слишком много. Все потому, что хорошо знает дела мужа и способы, которыми он часто разрешал свои дела. Но с ней разобраться будет проще. У нее теперь нет защитника, а жалости она не вызывала никогда. И едва ли сможет найти нового защитника, который пожалеет ее и не побоится выступить против ярла Торольфа.
— Ярл… Уже подходим к скалам. Ветер вот-вот перейдет в шторм… — сказал Красный Нильс, кормчий с лодки Торольфа.
Красный Нильс сказал это со спины, и Одноглазый слегка вздрогнул от этих слов. Слишком походил голос кормчего на голос Снорри, хотя и не был таким сильным, и вообще звучал более хрипло от постоянного напряжения в ненастную погоду.
Торольф обернулся.
— Пойдем в ближайший фьорд…
— Я плавал здесь и знаю берег, — сказал Красный Нильс. — Фьордов много, но войти можно, пожалуй, только в один…
— И что? Почему мы не можем в него войти?
— Придется входить с боем…
— Ингьяльд? — сразу понял Одноглазый.
— Ингьяльд… — подтвердил Красный Нильс.
Старый ярл Ингьяльд, норвежец, но родственник шведского Дома Еталандов, следовательно, противник родственного Торольфу шведского Дома Синего Ворона, жил всегда в отдалении, и если занимался политикой, то больше шведской, чем собственно норвежской, посылая свои полки в соседнюю страну кому-то в поддержку. Правда, полков этих было немного, и все они были разбросаны по разным имениям. Так уж сложилось, что Ингьяльд владел поместьями в разных концах страны и даже в Швеции, но сам жил постоянно на самой оконечности суши вблизи вечных льдов океана, удалившись сюда много лет назад и не желая возвращаться к людской суете.
По большому счету у Торольфа Одноглазого никогда не возникало конфликтов с ярлом Ингьяльдом, просто потому, что их интересы ни в чем и никогда не соприкасались. Но совсем недавно, собирая мнения наиболее влиятельных людей Норвегии, Торольф направлял к Ингьяльду посыльного по вопросу выборов конунга, и тот ответил коротко и однозначно, что после смерти Кьотви для него лично будет существовать только один конунг — это сын Кьотви.
На выборах с мнением старого ярла можно было бы и не посчитаться, потому что реальной силы, способной решить исход борьбы за власть, он не имеет. Тем более что здесь, в этих восходных и полуночных землях Норвегии, сам Ингьяльд уже много лет пытается усмирить жителей прибрежных виков и подчинить их себе, но это у него плохо получается. Влиятельный бонд Торстейн объединил вокруг себя всех сильных бондов, живущих поблизости, и не признает власти Ингьяльда. Точнее, война идет даже не за земли, потому что земли здесь бросовые, ни на что не пригодные, и воевать за них смысла нет. Местные жители живут только рыбной ловлей и добычей морского зверя. Но бонды владели единственным здесь фьордом, который можно назвать бухтой, способной принимать сразу много лодок. А ярл эту бухту отобрал и построил на берегу фьорда свой дом, оставив рыбакам лишь небольшие разрозненные бухточки, слишком неудобные для того, чтобы ими пользоваться сообща. И после многолетней и еще не завершенной войны внутри своих земель и на их границе старому ярлу вовсе не до того, чтобы поддерживать кого-то из кандидатов на титул. Он не может оставить свое имение, не опасаясь, что вернуться ему будет некуда. Однако вести о том, что Торольф Одноглазый пытается стать конунгом, до здешних мест наверняка уже дошли. И встреча с Ингьяльдом может быть не слишком приятной.
Торольф думал долго.
— Он нам не обрадуется, — добавил Красный Нильс.
— Прикажи всем снарядиться к бою. Будем высаживаться здесь, если больше негде…
— Есть еще один фьорд. Немного полуночнее. Но совсем маленький. Мы там тремя драккарами еле поместимся и совсем будем лишены маневра среди местных лодок. Но там вокруг фьорда высокие скалы, и они хорошо защищают от ветра. По крайней мере, на берег не выбросит. Правда…
