Всех Дерини надлежало извести, вплоть до самых последних. Прошло время, когда можно было миндальничать, пытаясь спасти их души. Хотя Лориса ужасала одна мысль о том, чтобы поднять руку на помазанного короля — Келсона, которого короновал он сам, мысль о том, чтобы на престоле восседал слуга тьмы, вызывала куда большее отвращение.
Мальчик затеял дерзкую игру. Но, в конце концов, королевской крови дано будет очиститься. Ради спасения каждой души в Гвиннеде, деринийская ересь должна быть вытравлена — и Эдмунд Лорис прибегнет к любым средствам, которые будут содействовать его цели.
Глава I
Поставил его господином над домом своим и правителем надо всем владением своим, чтобы он наставлял вельмож его по своей душе, и старейшин его учил мудрости.[2]
Епископ Меары был мертв. В более спокойные времена это событие вызвало бы лишь самое отвлеченное любопытство у герцога Аларика Моргана, ибо Корвин, его герцогство, располагалось на другом краю Гвиннеда, вне пределов досягаемости любого меарского прелата. Существовали епископы, кончина которых обернулась бы для Моргана личной потерей, но Карстен Меарский к их числу не относился.
Не то чтобы Морган считал Карстена своим врагом. Напротив, несмотря даже на то, что старый епископ принадлежал к совершенно иному поколению и был взращен в эпоху, когда страх перед магией доводил до бешенства нетерпимых людей, весьма превосходивших могуществом деринийского герцога Корвина, Карстен никогда не поддавался соблазну скатиться до открытой войны, как некоторые другие. Когда по восшествии на гвиннедский престол несовершеннолетнего Келсона Халдейна стало ясно — и чем дальше, тем делалось яснее — что юный король унаследовал от кого-то магические способности, которые Церковь вот уже много лет осуждала как ересь, а Келсон намеревался использовать свою мощь для защиты королевства — Карстен мирно удалился в свои епископские владения в Меаре, не желая выбирать между своим фанатиком-архиепископом, гонителем Дерини, и своими более умеренными собратьями, которые поддержали короля, несмотря на все сомнения, которые вызывала его деринийская душа. В конечном счете, взяли верх сторонники короля, и низложенный архиепископ Лорис томится и поныне за надежными стенами Аббатства Святого Айвига на высоких морских скалах к северу от Кэрбери. Сам Морган счел приговор слишком мягким по сравнению с тем, какой вред принес Лорис отношениям Дерини и людей своими кознями, но таково было предложение мудрого Брадена Грекотского, сменившего Лориса, и его пылко поддержало большинство епископов Гвиннеда.
Никакого подобного большинства не обнаружилось на собрании, за которым теперь наблюдал Морган, созванном в Кулди с тем, чтобы избрать преемника старому Карстену.
Когда неожиданно опустел Престол Меары, это всколыхнуло старые-престарые споры о том, кому его занять. Поборники меарской независимости призывали избрать прелата, рожденного в Меаре, с тех пор, как Морган что-либо помнил, и эти призывы тщетно гремели при, по меньшей мере, трех королях из рода Халдейнов. То был первый случай, когда юному Келсону пришлось столкнуться с непрекращающимся спором, но учитывая, что король менее двух недель назад отпраздновал свое семнадцатилетие, похоже, далеко не последний. Он и теперь обращался к епископам, собравшимся в палате, оговаривая обстоятельства, которые им бы следовало учесть, решая дело в пользу кого-либо из множества кандидатов.
Подавив кашель, Морган подвинулся вперед на твердом каменном сиденье на галерее для слушателей и устроился поудобнее близ тяжкого занавеса, глядя вниз. С его места была видна лишь спина Келсона, холодного и чопорного, в долгополом алом церемониальном платье, но Конал, старший сын принца Нигеля, второй по праву престолонаследник после своего отца, виднелся в профиль справа от Келсона, и выглядел откровенно скучающим. Сами епископы казались достаточно внимательными, но у многих из тех, кто взирал на них со скамей на ярусах вдоль стен, были встревоженные лица. Морган смог определить нескольких из главных соперников в борьбе за Меарский епископат.
— Таким образом, мы желаем заверить вас, что Корона не вмешается сколько-нибудь неподобающе в ваши выборы, господа, — говорил король, — но мы призываем вас тщательно рассмотреть кандидатуры, которые предстанут перед вами в ближайшие дни. Имя того, кого, в конечном счете, изберут, не так важно для нас, но мир в Меаре значит неизмеримо много. Вот почему мы в эти последние месяцы объезжали наши меарские владения. Мы признаем, что главная обязанность епископа — это обеспечить духовное руководство, и все же мы были бы до крайности наивны, если бы не признавали, что также и мирская власть входит в обязанности занимающих этот пост. Все вы прекрасно осознаете, насколько весомы ваши мнения для наших светских замыслов.
Он продолжал свою речь, но Морган опустил занавес с томительным вздохом и сложил руки на балюстраде, позволив своему вниманию рассеяться, и тут же уронил голову на руки и закрыл глаза.
Они уже через все это проходили. Морган не участвовал в королевской поездке, ибо у него случилось срочное дело в Корвине, но он явился к королю, как только услыхал весть о смерти старого Карстена. Во время первого же его вечера при дворе архиепископ Кардиель коротко ознакомил его с тонкостями обстановки и приемлемыми кандидатами, а Келсон между тем прислушивался, Дункан же время от времени вставлял кое-что насчет своих собственных наблюдений. Теперь Дункан сидит там, внизу, подле Кардиеля, уравновешенный и сосредоточенный, в черном церковном платье — ему тридцать один, он молод даже для того, чтобы служить секретарем епископа, и тем более для самого епископского сана, хотя он проявил себя достаточно многообещающим целых пять лет назад, чтобы его назначили духовником Келсона, тогда еще принца, и дали ему подобающее звание.
Не то чтобы Дункану предстояло стать преемником Карстена, хотя многие могли такого опасаться, если бы знали о близящемся изменении его статуса. К счастью, большинство не знало. Епископам, разумеется, было известно, что Кардиель решил сделать Дункана своим помощником еще до смерти Карстена и усердно продвигал его избрание как одну из первоочередных задач несколько дней назад, когда был созван собор.
Но отчасти из-за того, что светский статус Дункана уже представлял собой затруднения для этих замыслов, а отчасти из-за того, что он желал отложить церемонию посвящения до ближайшей Пасхи, до сих пор никто и ничего не провозгласил во всеуслышание. Само присутствие Дункана на соборе под предлогом исполнения секретарских обязанностей оказалось достаточным, чтобы подняли брови представители меарского духовенства и наблюдатели-миряне из их свиты.
