Бернхард Хеннен - Меч эльфов

Крик заставил его вздрогнуть. Вот, опять началось! Это продолжалось уже два дня. Почему же оно никак не закончится? Сколько еще мучиться Роксанне?

Сигурд крепко схватил его за руки.

— Тебе не нужно сейчас быть здесь. Ты не можешь помочь жене. Разве будет лучше, если ты тоже станешь мучиться? Возвращайся в зал.

— Но ведь это предательство… если я не буду рядом с ней.

— Повивальная бабка с эльфийкой вышвырнули тебя вон, — напомнил ему Сигурд. — Идем, нам обоим сейчас лучше напиться и упасть под стол. Ты ничем не поможешь там, наверху… Поэтому давай делать то, что всегда делали мужчины, в то время как их жены рожали детей.

Гуннару хотелось быть на поле боя, в самой гуще битвы. Тогда он знал бы, что делать. А сейчас он чувствовал себя таким беспомощным, как никогда прежде.

— Ты уже знаешь, как назовешь его?

Гуннар колебался. Да, он уже выбрал имя, но пока еще никому его не говорил. Даже Роксанне. Было дурной приметой говорить об именах еще не рожденных детей. Сигурд ведь должен об этом знать! Вероятно, он уже слишком пьян… Его сына будут звать Снорри. Это хорошее имя для воина!

Кобыла эльфийки рыла копытом свежевыпавший снег, по-прежнему глядя на него своими невозможными глазами. Гуннар чувствовал себя так, словно на него вылили ушат ледяной воды. Эти глаза…

Роксана умрет. Внезапно он поверил в это. Ее крики стихли. Лут оборвет нить ее жизни. В любой миг…

Он должен быть рядом с ней.

Над крышами выл северный ветер, наделяя резные драконьи головы призрачными голосами. Снегопад стал стихать. Кобыла эльфийки превратилась в нечеткий силуэт. В снегопаде Гуннар увидел какие-то тени и силуэты, сотканные из ветра, льда и вечности. Духи его предков собрались, чтобы проводить его жену в последний путь в Златые чертоги.

— Видишь их?

Сигурд заморгал.

— Кого?

Можно ли доверять ему?

— Не такая это ночь, чтобы гулять по улице. Не искушай судьбу, мой король! Ты был у звезды альвов и вернулся на лошади эльфийки. Возвращайся в зал. — Сигурд по-прежнему держал его за руки. — Это ночь для детей альвов и богов. Ты не можешь помочь своей жене. Пожалуйста, идем со мной!

Гуннар вырвался и перебежал двор. Он не бросит Роксанну в беде. Шаги гулко отдавались на каменном полу, а в балках крыши завывал ветер.

Он бросился вверх по лестнице и остановился на верхней ступеньке. Роксанна умолкла. В коридоре, ведущем в ее спальню, было совершенно тихо. Может быть, эльфийка и повивальная бабка все-таки правы? Вдруг от его присутствия там будет только хуже?

Гуннар почти дошел до двери в покои Роксанны, когда заметил у стрельчатого окна съежившуюся фигурку: подтянув колени к груди и прижав к себе любимую куклу, на корточках сидела Гисхильда. Дыхание ночи оставило на оконном стекле ледяные цветы. Дочь крепко сжала губы, пытаясь скрыть, что у нее стучат зубы. Несмотря на рассветные сумерки, было заметно, что она плакала.

За дверью жалобно застонала Роксанна. Вероятно, у нее больше не было сил кричать. Протяжный, невероятно жалобный звук кольнул Гуннара в самое сердце. Ему так хотелось быть с ней, но он не мог сделать вид, что не заметил Гисхильду. Что она здесь делает? Она же должна спать в своей кровати под присмотром няньки!

Гуннар вновь бросил взгляд на двери, потом обернулся. По щекам Гисхильды текли слезы, но она не всхлипывала.

Он склонился к ней и взял на руки. Она была такой легонькой… такой хрупкой. Сколько она просидела здесь на холоде? Не нужно ему было уходить с поста у двери.

— Почему братик делает маме так больно? — запинаясь, выдавила девочка.

Гуннар судорожно сглотнул. Что он мог ответить?

— Он не нарочно…

— Скажи ему, чтобы перестал! — негодовала малышка. — Скажи ему, что я побью его, если он не оставит маму в покое. Я ему…

Говоря это, она дрожала все сильнее, и наконец ее слова превратились в сдавленное всхлипывание.

Гуннар крепко прижал ее к груди и погладил по голове.

— Все будет хорошо, — беспомощно сказал он, борясь с собственными слезами.

Постепенно Гисхильда успокоилась. Жалобные стоны за тяжелой дубовой дверью тоже стихли. Тишина пугала короля больше, чем крики Роксанны. Неужели она…

— Я подслушала, как Гудрун говорила с кухаркой. Они шептались, но я все равно услышала. Они все думают, что мама умрет.

Гуннар поклялся себе выгнать обеих баб. Гудрун он выбрал нянькой Гисхильды, потому что она очень чутко спала. Вероятно, недостаточно чутко. Нужно подыскать дочери сторожевого пса. Возможно, из тех, что используют для охоты на медведей…

— Они обе не знают, о чем говорят! У нас есть волшебница, такая, как в сказке. Все будет хорошо, малышка моя.

Гисхильда немного отклонилась назад. Неужели почувствовала, что он не уверен в том, что говорил?

— Она вылечит маму и достанет моего братика.

— Да, так оно и будет.

Ему хотелось в это верить. Он так мечтал о наследнике. Не будет мальчика — его род угаснет. После тысячи лет… Но теперь ему было все равно. Только бы Роксанна осталась жива! Повивальная бабка говорила после рождения Гисхильды, что у Роксанны не должно больше быть детей. Но ведь дочку-то она родила, и все было хорошо. Роксанна тоже не верила, что…

За дверью раздался крик. Ребенок!

Звук тут же прекратился.

— Это мой братик?

Почему малыш больше не кричит? Вместо ответа Гуннар крепче прижал Гисхильду к себе. Нужно было раньше подняться к каменному кругу на Январском утесе. Он боялся прямо просить эльфов о чем-либо, поэтому послал Брандакса. Королевский дом заключил союз с владычицей Альвенмарка — союз, скрепленный ребенком и множеством страданий. Эльфы всегда поддерживали их в войне со священниками Тьюреда, так как это было выгодно обеим сторонам. Но просить их об услуге было опасно — всегда приходилось расплачиваться. И Гуннар боялся этого: слишком уж хорошо он знал эти старые мрачные истории о Мандреде и его сыне Альфадасе.

Вдруг дверь распахнулась и из комнаты вышла повивальная бабка, держа в руках окровавленные простыни. Лицо ее было белее мела. Она толкнула локтем дверь, и та снова захлопнулась.

Гуннар по-прежнему прижимал Гисхильду к себе, чтобы она не видела окровавленных тряпок.

— Что случилось? — Он уже не помнил имени этой женщины.

Казалось, поначалу повивальная бабка не заметила его, хотя он стоял всего в трех шагах от нее. Глаза ее были расширены от ужаса, и она смотрела сквозь него.

— Ты не поймешь, Гуннар. Ложе роженицы — это поле битвы, к которому у вас, мужчин, отношение самое пренебрежительное. Последняя битва — всегда дело женщин! — Она говорила все это совершенно бесцветным голосом.