Мишель Пейвер - Хроники Темных Времен (6 романов в одном томе) (ЛП)

– Теперь он существует только для того, чтобы убивать, – с трудом выговорил он. – Убьет – и сила его сразу возрастает. И он будет убивать все живое вокруг. Любое животное. Любого человека. Погибнет всё. И Лес тоже… – Голос у него сорвался. – Еще один месяц – и будет поздно. Этот злой дух… слишком силен…

– Всего один месяц? Но что…

– Подумай, Торак! Ты же знаешь: ночи, когда красный глаз бывает в зените, страшнее всего; тогда злые духи обретают наибольшую силу. И тогда этот медведь станет… неуязвим. – Отец с трудом перевел дыхание, в свете костра было видно, как мучительно и слабо бьется жилка у него на шее – вот-вот совсем затихнет. – Я хочу, чтобы ты кое в чем мне поклялся, – сказал отец.

– Поклянусь в чем угодно! Отец сказал:

– Ступай на север. Идти придется много дней. Отыщи… Священную Гору… Там обитает Великий Дух.

Торак непонимающе смотрел на отца: глаза его были открыты и устремлены куда-то вдаль, сквозь ветви у него над головой; он словно видел нечто такое, что другим видеть не дано.

– Найди ее, – повторил он. – Это единственная надежда…

– Но… ведь никто никогда не мог найти Священную Гору. Никто!

– Ты сможешь.

– Но как? Я не…

– Тебе поможет… провожатый.

Торак был потрясен. Так отец никогда с ним прежде не говорил! Отец был человеком действия, настоящим охотником.

– Ничего не понимаю! – выкрикнул Торак. – Какой провожатый? Почему я должен искать эту Гору? Я буду там в безопасности, да? Ты поэтому меня туда посылаешь? Чтобы я спасся от этого медведя?

Отец с трудом оторвал взгляд от темного неба и посмотрел на сына. И смотрел он, словно прикидывая, сколько еще горя сможет вынести этот мальчик. Потом вдруг гримаса боли исказила его лицо, и он прошептал:

– Ах, как ты юн, Торак… я надеялся, что у меня еще есть время. Я ведь так много не успел тебе рассказать. Ты… постарайся не возненавидеть меня за это… потом.

Торак в ужасе смотрел на него. Потом вскочил.

– Нам нужна помощь. Я пойду и…

– Нет! – Это короткое слово прозвучало с удивительной силой. – С первого дня твоей жизни я старался держать тебя… в стороне ото всех, даже от твоего родного племени Волка. Держись от людей подальше, Торак! Если они узнают, на что ты способен…

– Я не понимаю, что ты…

– Нет времени объяснять, – оборвал отец. – Дай мне слово. Поклянись моим ножом… поклянись, что найдешь Священную Гору или умрешь, пытаясь ее отыскать.

Торак до боли закусил губу. Небо на востоке за деревьями уже начинало сереть. «Еще не пора! – в ужасе думал он. – Нет, пожалуйста, ведь еще не пора!»

– Клянись! – прохрипел отец.

Торак опустился на колени и взял в руки отцовский нож. Это был нож взрослого мужчины, слишком большой и тяжелый для двенадцатилетнего мальчика. Торак неловко прикоснулся лезвием к ране у себя на предплечье, затем – к плечу, где на куртку у него был нашит клочок волчьей шкуры, знак племени Волка. И дрожащим голосом произнес клятву:

– Кровью своей, что на этом ноже, и душами своими, всеми тремя, клянусь, что найду Священную Гору. Или умру, пытаясь ее отыскать.

– Хорошо, – выдохнул отец. – Хорошо. Теперь все. Только нанеси мне на лицо знаки Смерти и поторопись. Медведь… уже близко.

Торак почувствовал на губах соленые слезы и сердито смахнул их рукой.

– У меня охры нет, – пробормотал он.

– Возьми мою.

Как в тумане, Торак отыскал маленький резной флакон из рога оленя, некогда принадлежавший его матери, вытряхнул на ладонь черную дубовую затычку, высыпал немного порошка красной охры и… вдруг замер.

– Я не могу, – признался он.

– Можешь. Ради меня.

Сдерживая рыдания, Торак смочил порошок слюной, прямо на ладони замешал густую кашицу – влажная охра была похожа на темно-красную кровь земли—и нарисовал на коже отца маленькие красные кружки; эти кружки должны помочь душам узнать друг друга и остаться вместе после смерти тела.

Вначале он очень осторожно снял с отца башмаки из шкуры бобра и на каждой его пятке нарисовал по кружку, пометив его телесную душу. Затем поставил кружок над сердцем, обозначив душу племени. Сделать это оказалось непросто – мешал старый шрам, так что на груди у отца получился не кружок, а кривоватый овал. Но Торак надеялся, что сойдет и этот.

И наконец он сделал самую важную отметину: кружок на лбу, обозначавший Нануак отца, его внешнюю душу. К этому времени Торак был уже не в силах сдерживать слезы, ручьем побежавшие по щекам.

– Теперь мне лучше, – прошептал отец, но Торак заметил – и ужас сжал ему сердце, – что пульсирующая жилка на шее у отца бьется все слабее.

– Ты не можешь умереть! – вскричал он. – Не можешь!

Отец посмотрел на него долгим тоскливым взглядом.

– Я не оставлю тебя, отец, я…

– Торак. Ты дал клятву. – Отец помолчал. – Все. Возьми себе… рожок с охрой. Мне он больше не нужен. А теперь принеси воды из ручья и сразу же уходи.

Торак пошарил среди веток, но бурдюк для воды оказался разорванным в клочья. «Ничего, – решил он, – я сорву листок конского щавеля покрупней и принесу отцу напиться. А плакать больше ни за что не буду». И, словно приказывая себе не плакать, больно надавил на глаза кулаками.

Он встал, собираясь бежать к ручью, и тут услышал, как отец снова прошептал его имя.

– Что, отец? – обернулся к нему Торак.

– Помни. Когда охотишься, всегда смотри, что у тебя сзади. Я… всегда напоминал тебе об этом. – Слабая улыбка тронула губы отца, – А ты всегда… об этом забывал. Охотник должен знать, что у него за спиной. Ты понял?

Торак кивнул. И тоже попытался улыбнуться. А потом опрометью бросился сквозь мокрые папоротники к ручью.

Светлело. В чистом воздухе разливались утренние ароматы. И повсюду вокруг кровоточили израненные медведем деревья, роняя на землю свою золотистую кровь-смолу. А духи покалеченных деревьев тихонько стонали от боли под утренним ветерком.

Торак подбежал к ручью. Над густыми папоротниками плыл туман; ивы макали в темную холодную воду свои длинные пальцы. Быстро оглядевшись, Торак сорвал самый крупный лист конского щавеля и шагнул к воде, тут же увязнув в мягкой красной глине.

И вдруг замер.

Возле правой ноги он увидел отпечаток передней лапы медведя. Чудовищный след был раза в два больше головы Торака и совсем свежий; были видны даже глубокие ямки, где страшные длинные когти глубоко вошли в землю.

ОГЛЯНИСЬ, ТОРАК!

Он резко обернулся.

Ивы. Ольха. Ели.

И никакого медведя.

Сердце глухо ударило в груди.