Пока они поспешно пробирались по лесу, двигаясь почти так же бесшумно, как и призрачный конь, в голове Фонона крутилась навязчивая мысль. Он был не из тех, кто обращает внимание на приметы и знамения, поскольку принадлежал к новому поколению эльфов — более реально мыслящих; однако не мог отделаться от ощущения, что встреченное им существо было еще одним признаком, указывающим на какие-то серьезные перемены в стране — более серьезные, чем представлял себе его Народ. Если царствование шикателей (как и квелей до них) и в самом деле подходило к концу, то кто-то должен был прийти на их место. Такие перемены происходили в стране время от времени, хотя эльфы и не принимали в них участия, оставаясь лишь сторонними наблюдателями.
Фонон испытывал все большую тревогу. Поведение шикателей и даже квелей было предсказуемым; эльфы знали, как следует себя вести с представителями этих двух рас. И как знать, можно ли будет сказать то же самое о тех, кто придет им на смену? И кто это будет? Других рас, которые могли бы претендовать на господство, пока не было.
Оснований для страхов было мало, но он тем не менее принимал их всерьез. Когда эльфы уже приблизились к тому месту, где их должны были ожидать остальные, Фонон осознал, что он — в первый раз в жизни — хочет, чтобы заносчивые пернатые уцелели. Эльфы, по крайней мере, умели сосуществовать с ними. Следующие хозяева страны могли счесть, что у них нет необходимости терпеть рядом с собой эльфов.
Однажды эльфам удалось избежать подобной судьбы — когда, как утверждала легенда, они нашли способ освободиться от ужасов обманчивого мира Нимта и его властителей — расы волшебников, называвшихся враадами. По крайней мере, решил Фонон, этой угрозы эльфам уже не приходится опасаться. Это несколько утешало — ничто не могло сравниться с жестокостью враадов.
Колония враадов к этому времени просуществовала уже пятнадцать лет. Этот мир — в отличие от того, где они обитали раньше, — не склонялся перед их волей; и, что гораздо важнее, у них больше не было сил для удовлетворения дерзостных желаний. Теперь им нередко приходилось собственными руками делать то, к чему раньше они отнеслись бы с презрительной насмешкой. Для враадов это было долгое, катастрофическое падение с высот божественного величия, на которые они были вознесены там, в умирающем мире Нимта. Они бежали в этот мир — из того, который разрушили, — едва ли не с пустыми руками; и слишком поздно обнаружили, что зачастую их колдовство уже не имело той силы, что прежде… а если оно и удавалось — то ценой огромных усилий. Причем зачастую результат был совсем не таким, на какой рассчитывали.
Однако, несмотря на опыт этих долгих пятнадцати лет, многие из враадов все еще не могли смириться с тем, что былому богоподобию наступил конец. Некогда они передвигали горы — буквально, — и кое-кто из них определенно считал, что враады вернут былое величие — причем любой ценой. Так что те, кому удалось добиться благодаря заклинаниям некоторого успеха, не думали ни о последствиях, ни о побочных результатах своих деяний.
Таким был и лорд Баракас, предводитель Тезерени — клана дракона. Он пришел в этот мир с намерением править им, а не повиноваться. И даже теперь, когда он с двумя своими сыновьями сидел, молча созерцая открывающийся перед ним вид, воспоминания о том, что было возможным в прошлом, и мечты о том, что оставалось возможным еще и сейчас, переполняли его мысли.
С самого высокого холма в округе он пристально смотрел на запад — отсюда можно было увидеть не только земли вокруг, но и моря, находившиеся достаточно далеко. Верховые дрейки, громадные зеленые твари, более походившие на могучих, но малопривлекательных ящериц, чем на драконов, которыми они были, начали проявлять нетерпение. Сыновья Баракаса — Риган, его наследник, и всегда покорный Лохиван — также начали проявлять нетерпение. Из них троих Лохиван был наименее громоздким, но это вовсе не означало, что он был невелик ростом. Просто Риган и Баракас были весьма схожи — два огромных медведя с роскошными бородами; два гиганта, готовые откусить голову любому, кто осмелится даже кашлянуть в их сторону. У всех троих наездников были схожие грубые черты лица, как и у большинства представителей клана, хотя у Лохивана они слегка и смягчались благодаря некоторым особенностям, унаследованным им от его матери, высокородной Альции. Кроме того, в его каштанового цвета волосах уже была видна седина. У Баракаса и его наследника волосы были темнее, хотя голову отца в последние годы украсила серебряная прядь. Если не считать этой детали, Риган представлял собой довольно неплохую копию повелителя драконов. Однако это подобие было лишь внешним. Наследнику явно не хватало той прозорливости, которой обладал его отец.
Солнце, стоявшее прямо у них над головой, продолжало заливать их теплом. Лохиван сменил позу, чтобы не перегреться в своих темно-зеленых доспехах из чешуи дракона с подкладкой из ткани, которые члены клана теперь носили почти постоянно. Давным-давно, когда они были повелителями Нимта, ему ничего не стоило бы создать облегающую тело броню, прохладную и невесомую. А здесь, в стране, которую он в лучшем случае счел бы отвратительной, такая попытка означала бы лишь напрасную трату сил. Волшебство этого мира все еще было неподвластно ему. Лишь немногие владели хоть какой-то магической силой, и еще меньше враадов обладало способностями, сравнимыми с теми, которыми они обладали в незапамятные времена.
Такой силой не обладал ни один из них троих, хотя глава клана и был близок к этому. Близок — но не настолько, насколько ему хотелось бы.
Именно поэтому ни Риган, ни Лохиван не осмеливались потревожить отца.
— Как вы думаете, далеко ли это? — внезапно спросил Баракас. Его голос был сухим, почти лишенным чувства. Это едва ли означало, что он был спокоен. Последнее время предводитель клана стал неуравновешенным, моментально переходя от безразличия к ярости. На многих Тезерени были видны следы его гнева.
На вопрос ответил Лохиван, поскольку это всегда делал он. Хоть Риган и считался наследником, ему не хватало тонкости ума, которая была необходима в такие моменты. Кроме того, Лохиван знал ответ, который удовлетворит отца — даже если он был одним и тем же в течение последних трех недель.
— Не настолько далеко, чтобы навсегда избавиться от нашей власти. Не слишком далеко.
— Верно. — Взгляд властителя Тезерени был устремлен не на цветущие земли, лежавшие внизу под ними, а на сияющее море у горизонта. Предмет его вожделений находился не на этом материке, а в других землях, за огромным водным пространством. Он даже дал этому предмету имя — имя, которое пристало и к этой стране; хотя сам он мог относить его лишь к «другому материку». За морями лежала его судьба, его Драконье царство.
