Ознакомительная версия.
Пес бежит впереди, садится на повороте, где подниматься в противоположную сторону, и смотрит сверху с насмешкой, но уже после первых пяти пролетов высунул язык, стал дышать тяжело, надсадно, с хрипами, а после десятого поплелся сзади.
От недостатка воздуха я останавливался через каждые сто шагов и жадно хватал широко распахнутой, как у жабы, пастью разреженный воздух. Стена поднимается циклопическая, от нее веет доисторическими временами, она должна бы одряхлеть еще во времена динозавров, а к приходу млекопитающих стать ростом с Гималаи, а то и вовсе какие-нибудь мелкие Альпы, но эта уцелела, победно упирается в небо, а там голубизна уже перетекла в густую синеву, та – в лиловость, зажглись первые звезды.
Страх и безнадежность сковали тело больше, чем усталость. Мы останавливаемся отдыхать уже через каждые двадцать шагов подъема, я посматривал наверх и понимал, что вершина Большого Хребта уже в космосе. В смысле в тех разреженных слоях атмосферы, где летчики не обходятся без кислородных аппаратов.
Пес скулит и неотрывно смотрит обвиняющими глазами: ты же человек, ты бог, ты сильный и мудрый, спасай нас, ты все можешь, ты вожак, мы тебе доверились… Зайчик прижался боком к стене, я впервые вижу его изнуренным.
– Не знаю, – прохрипел я, – но как-то Валленштейн прибыл на турнир? Не один… с командой.
И снова подъем. И еще пролет. И еще. Сверху блеснул странный луч, похожий на лазерный. Я с великим трудом поднял чугунную голову, в затылке болезненно заныло. В безумной выси встопорщенный гребень горного дракона пробило искоркой, будто прямо в скальном массиве зажглось крохотное солнце, остро кольнуло в глаз и тут же исчезло.
Встревоженный, я заставил себя всматриваться напряженнее, ощутил знакомое головокружение, зато каменная стена приблизилась, разрослась. Я ахнул, ноги превратились в воду. Каменная стена, что упирается в фиолетовое небо, прорезана, как упавшим с неба лазерным лучом. Проход настолько узкий, что муравей обдерет бока о смыкающиеся стены…
При взгляде на такое сверхузкое ущелье по телу бегут мурашки размером с майских жуков. Я простонал сквозь зубы, Пес посмотрел с сочувствием, горестно вздохнул.
– Тебе хорошо, – выдохнул я через силу. – Кто знает, что у тебя за легкие…
Зайчик подышал в затылок горячим воздухом. У этого боевого спутника вообще может быть ядерный реактор… ну, какой-нибудь биологический. Только что едва дышал, а сейчас вот отожрал из стены обломок камня и снова бодр и свеж… ну почти бодр и свеж, разве что чаще сгрызает неровности в стене, а осколки жует с таким смачным хрустом, что треск идет на мили.
– Ладно, идем…
Когда до Ущелья осталось не больше сотни метров, я понял окончательно, что никогда и никому не удалось бы перейти этот хребет. Гребень вышел в те слои атмосферы, где человек попросту задохнется. Или лопнет, как глубоководная рыба. Птицы и драконы здесь не летают, нет опоры для крыльев. И если бы не это удивительное ущелье…
Пес пробежал вперед, я гаркнул измученным шепотом, он послушно остановился. На черную шкуру падает странный металлический отсвет, я одолел последние три метра подъема, тело ноет, я вытаращил глаза и застыл, не понимая, что я вижу.
В циклопической стене прорезана щель шагов в пять шириной. Эта щель тянется вдаль, постепенно сужаясь, и кажется, что в конце концов мне придется идти боком, и то сплюснутому в бумажный лист. На грани видимости, в невообразимой дали, на черном бархате горит, словно воткнутая в землю вязальная спица, тонкая вертикальная щель.
Под ногами блестящая поверхность, словно застывшая вода, я поднял голову, и все помутилось перед глазами. Я ухватился за стену, чтобы не рухнуть кучей дерьма: этот отполированный до блеска камень устремлен в фиолетовый космос, вот звезды, хотя сейчас день!
– Надо идти, – проговорил я похолодевшими губами. – Господи, что за сила прорубила в этих горах такой проход? Ангел ли Гавриил огненным мечом?..
Пес помахал хвостом, соглашаясь, а Зайчик за спиной фыркнул, мол, вряд ли, скорее – сам Господь, ангелам такое не под силу.
– Бобик, – сказал я чуть тверже, – рядом! Иди рядом, я не знаю, что впереди… Да и страшно без тебя. Зайчик, ты тоже иди рядом…
Так и вступили на этот странный лед втроем, звонкое эхо от тяжелых копыт ударилось о стены и вернулось с металлическим отзвуком. Блеск серого гранита, срезанного идеально ровно и еще как будто отполированного, становится странно знакомым, я снова ахнул, не понимая, как это каменная стена плавно переходит в металл, вся стена из некоего сплава, кремниорганика… нет, понятие металлокерамики чуть ближе…
– Стой! – прогремел могучий, усиленный эхом в тесном ущелье голос.
Он вышел вперед, выделяясь могучим сложением, уверенный в движениях, чуточку косолапя, не то моряк, не то кавалерист. Руки чуть врастопырку, но в самом деле это горы мышц не дают прилегать к бокам, широкая грудь, плоский живот, длинные руки. Все это заковано в темные блестящие доспехи, подогнано настолько плотно, что отдельные пластины легко надвигаются одна на другую, как крупная рыбья чешуя.
Шлем конический, забрало поднято. Холодные голубые глаза смотрят с ленивым презрением. На Пса лишь повел глазом, однако встал так, чтобы не загораживать бойниц, я отчетливо увидел блеск на головках стальных арбалетных болтов. Из другой стены поблескивают такие же точно.
Я старался выглядеть спокойным и даже обрадованным, наконец-то добрался до «своих», но в то же время я мужчина и не должен выказывать чувств, нужно только, чтобы командир заставы ощутил мой настрой. Во мне ничего от христианствующего рыцаря, даже крестика на шее нет, Богу по фигу эти смешные знаки отличия. Они нужны только нам, а мы сами решаем, кому постоянное напоминание необходимо, кому нет, кто носит крестик на груди под рубашкой и доспехами, а кто рисует его во всю ширь на шлеме, доспехах, щите, плаще и даже на конской попоне.
Так что смотрю на командира стражи с превеликим удовольствием: высок, широк, в изумительных доспехах, что под стать герцогу, держится вежливо, но с тем превосходством, с каким король взирает на самых бедных и несчастных из своих подданных.
Офицер оглядел меня с головы до ног, спросил без враждебности и подозрительности, так характерной для людей хамского сословия:
– Кто, откуда?.. По какому делу?
Я повел бровью в сторону затаившихся стрелков.
– Прекрасная выучка. Не оставляют шансов. Долго пришлось учить, чтобы не расслаблялись?
Офицер самодовольно улыбнулся.
– Заметили?.. Из новичков выгоняю две трети в первый же месяц. Именно за то, что расслабляются. Мол, если здесь раз в месяц и пройдет кто-то, уже чудо. Так чего стараться? Идиоты. В Императорской Страже таких не терпят.
Ознакомительная версия.
