Гусс взял один. Он поднёс прут к путнику, и от клейма распространился дрожащий свет. Глаза человека расширились от страха, но он остался на месте.
– Это знак служения, – произнёс Гусс, опуская клеймо на лоб дрожащего мужчины. – Метка надвигающейся смерти.
С этими словами он прижал прут ко лбу.
– Отбрось страх. Боль мимолётна. Спасение, истинно говорю тебе, вечно.
Они шли по усеянной трупами земле на запад от Драквальдского леса, к излучине реки, ползущей, словно полоска серого металла через обугленные равнины.
Распевая на ходу молитвы, фанатики спешно шагали вперёд. Они пробирались через океаны чёрной грязи, не обращая внимания на ветер, швыряющий им в лицо потоки дождя и мокрого снега, не чувствуя старых незаживающих ран.
Во главе колонны четыре здоровяка в прочных кожаных камзолах несли над головами жаровни, в которых никогда не затухал огонь. Там, в железных клетях ревело пламя, алое, словно сердце праведника. За жаровнями тянулся след чёрного, маслянистого дыма.
Фанатики проходили через разорённые деревни. Стены домов были разрушены до основания, соломенные крыши – сожжены, колодцы – загажены. Повсюду лежали зловонные следы пребывания зверолюдов. На глинистой почве – отпечатки копыт, глубокие, заполненные водой.
Воины останавливались лишь для того, чтобы сорвать звериные стяги: измазанные кровью кривые шесты, увенчанные черепами и перьями. Шесты были ритуально изрублены на куски, и Гусс изгонял из них духов разрушения.
И снова на марше, тяжёлый, изматывающий переход. Всё время на запад, под оглушающий аккомпанемент хвалебных песнопений и пылких криков.
К ним постоянно прибивались новобранцы. Они шли отовсюду: привлечённые шумным ором, по случайности набредавшие на колонну, или, возможно, ведомые некой незримой силой. Теперь войско Гусса перевалило за тысячу. Он клеймил знаком кометы каждого, кто нетвёрдой походкой приближался к нему. Он благословлял их, давал оружие. Каждый день на закате зажигались огни и калились клейма.
То и дело Лютор спрашивал своих новых последователей, не видали ли они банд зверолюдов, и всегда ответ был один:
– Они идут на запад, повелитель.
Гусс тогда обыкновенно кивал и отдавал приказ выступать.
Спустя десять дней после битвы на перевале фанатики достигли своей цели. Они забрались на вершину невысокого, продуваемого всеми ветрами холма, и перед ними раскинулась покрытая лабиринтами жутких болот земля. То здесь, то там топи расступались перед толстой, узловатой травой, которая блестела в рассеянном свете, будто её намазали маслом.
На горизонте горел обнесённый стеной город. Столбы дыма вились над пожарищами, словно пальцы какого-то мстительного божества вытянутые с чернеющих небес на землю.
Гусс спокойно глядел вперёд. Долгое время он ничего не говорил, лишь щурил свои тёмные глаза, вглядываясь в темноту.
Фанатики ждали его приказа. Они с трудом сдерживались, но ждали его слова. Ждали, как и всегда.
Гусс медлил. Он раздумывал, заслуживает ли Кольсдорф спасения.
Своим отказом выступить на зверолюдей до того, как их жажда крови достигнет своего пика, маркграф обрёк десятки отдалённых деревень на разорение. Теперь же орда глубоко вцепилась людям в глотку, и на запах крови из чащи повалило ещё больше горов. Факт того, что уверенность Ахена в городских стенах оказалась напрасной, утешал мало.
Всё могло быть иначе. Столь многого можно было избежать.
И теперь Гусс взвешивал все за и против, зная, что его направят свыше. Как и всегда он в почтительном молчании пытался познать истину.
Приняв решение, он проворно двинулся вперёд, поднял свой боевой молот и ухватил его обеими руками.
– Сыновья и дочери, – его голос разнёсся по рядам фанатиков. – Во имя Того, кто собирает праведников подле Себя.
Его тонкие губы растянулись в жестокой ухмылке.
– Убить всех.
Матильда застряла где-то в арьергарде среди путаной массы шаркающих и спотыкающихся ног больных и стариков. За недели перехода от голода её кожа пообвисла и одрябла, но накопленного за долгие годы жира оставалось ещё много.
Передние ряды фанатиков уже пробились через стены, и Матильда следовала за ними, оступаясь на разрушенной каменной кладке и отбрасывая в стороны подгнившие доски. Как только воины оказались внутри, они разбежались по узким улочкам, гавкая словно псы. Повсюду стояла звериная вонь, и они со сверкающими от ярости глазами шли по её следу.
Кольсдорф лежал в руинах. Бушевали пожары, а из центра города то и дело долетали вопли ужаса и боли. В грязи валялись тела с вывернутыми шеями и переломанными ногами и руками. Кучи дерьма и внутренностей лежали, где только можно, и вокруг них уже вились тучи жирных мух.
Матильда не могла бежать быстрее. Объёмное тело тормозило её, короткие ноги поскальзывались в грязи. Ей оставалось только смотреть, как более худые фанатики, мельтеша костлявыми ногами, пробегали вперёд неё, и как их похожие на черепа лица кривились в маски животной ненависти.
Но и она внесла свою лепту. Орала вместе со всеми, ковыляла, как могла, задыхаясь от вони зверолюдов и крепко сжимая обеими руками секач.
Охота захватила её. Она позабыла свою прошлую жизнь: как прислуживала в кузнице, как растила девятерых горластых карапузов, еле сводя концы с концами в суровых землях Мидденланда. Позабыла, как было тяжело носить воду, как ломала спину на полях. Исчезли из её памяти и редкие улыбки, расцветавшие на лицах людей, когда солнце выглядывало из-за туч, и мокрая земля покрывалась цветами.
Всё пошло прахом. Дети давно умерли. Муж тоже, ему ржавым ножом вспорол живот красноглазый зверь, что пришёл из лесной чащи. Причитая и плача, Матильда бежала тогда в дикие земли, утратила себя в мире ужаса, как и все остальные, кто сумел выбраться из бойни.
Потом встретила Гусса, и жгучая боль кометы очистила её от былых страхов. Ничего она теперь не боялась, ни от чего не спасалась. Теперь она дочь Зигмара, ослепительный луч света во тьме разорённого мира.
– Убить всех! – вопила она, вторя последнему приказу Гусса и выискивая дичь среди руин. – Найти и убить всех!
Пробравшись через развалившуюся таверну, она набрела на желаемое. Перед ней открылся внутренний дворик, огороженный убогими, покосившимися строениями и усеянный клоками вонючей соломы. Невдалеке сквозь пелену дыма виднелись каменные стены зигмаритской часовни. Там горожане образовали последнюю линию обороны, и теперь зверолюды кружили вокруг неё, швыряя камни в витражные окна и колотя в двери железными топорами. Авангард фанатиков уже ворвался в звериную орду, налево и направо раздавая яростные удары.
