— Ну? — спросила Томка Павла, когда едва ли не каждый из новых знакомцев с восхищением похлопал ее по плечу, — Не пожалел?
— А сама? — Он аккуратно упаковал в чехол любимый дробовик.
— Ноготь сломала, — смешно надула она губы, — Здоровый бугай оказался, хотя я вроде его правильно зажала — как батя учил, за шею. Едва не задушила!
— Ага. — Павел сдержанно улыбнулся, — Ему теперь вся команда завидует. Такая дивчина грудью к спине прижималась! Говорит, всякий бы без движения замер!
— Но ты же — не всякий? — Она в мгновение стала серьезной, хотя уже привычно залилась румянцем, — Когда следующая войнушка?
— Через месяц, — Он застегнул молнию. — Удовольствия нельзя частить.
— Это касается всех удовольствий? — Томка стянула с лица защитные очки. — Что мне придумать, чтобы увидеть тебя раньше?
— Ну существуют разные способы… — Павел все еще не мог понять, что его удерживало от того, чтобы обнять ладно сложенную воительницу, на которой даже камуфляж казался модельным одеянием, — К примеру, ты могла бы пригнать в нашу с Димкой мастерскую свою машину.
— У меня нет машины, — Она смотрела на него строго, словно хотела поручить ему что-то важное.
— Тогда ничего не придумывай. — Павел постарался убрать с лица всегдашнюю ухмылку, хотя и знал, что это у него не получится, — Просто поехали ко мне.
Она была родом из Латвии. Точнее, в Латвии родилась ее мать. Отец-сибиряк, который когда-то окончил Вильнюсское радиотехническое, мотался по воинским частям по всему Союзу, слепил офицерскую семью, заполучил дочь, потерял где-то в вечных переездах жену и на излете службы уже значительно позднее кончины огромного государства все-таки сумел перебраться с Дальнего Востока под Москву. Томка так и звала его — майор. На самом деле майора звали Виктором Антоновичем Соленым, но Павел тоже, с легкой руки Томки, стал звать его майором. Правда, встретиться ему удалось с тестем не сразу. Тот работал инспектором газнадзора и редко бывал дома, мотался по командировкам. Томка проехалась по этому его свойству в первый же день, заявив, что семья у них будет неполная: у Павла, оказывается, ни отца, ни матери, у нее только отец, да и тот дома не бывает. Трудное детство ожидает маленьких Палычей — без дедушек и бабушек придется обходиться.
— Ты сейчас о каких Палычах говоришь? — спросил Павел, доставая из кармана ключи.
Она шагнула в открытую дверь, сунула ноги в тапки, огляделась.
— О твоих детях. И, надеюсь, и моих. А ты молодец.
— В чем же на этот раз? — Павел закрыл за собой дверь.
— Почему на этот раз? — Она остановилась в центре его единственной комнаты — небольшого зала, объединяющего и коридор, и кухню. — Я хвалю тебя впервые. Фехтовал ты слишком скованно, не легко. Боялся раскрыться, а уколоть, не раскрываясь, невозможно. Ну так мне показалось, на мой… дилетантский взгляд. На страйке тоже больше за мной следил, чем за противником. Машину водишь осторожно. Частенько оглядываешься. Прислушиваешься к чему-то. Ты вообще очень осторожный человек, Шермер. Осторожный и сдержанный. Но это не так плохо: моей несдержанности на обоих хватит. Зато здесь… очень хорошо и легко. Твоя берлога говорит о тебе больше, чем ты готов рассказать сам. Оглянись.
Томка стояла посредине его жилища, уже привычно пощипывая подбородок, и улыбалась. Румянилась и пьянела от собственной развязности и легкости. Чуть кривила губы, чуть поднимала брови, чуть суживала глаза. Ровно настолько, чтобы он это заметил. Павел так бы и подумал, если бы не ее пальцы. Они дрожали, медленно расстегивая кнопки ладного камуфляжа. Да и глаза словно избегали его взгляда.
Павел огляделся. Попробовал взглянуть на собственный интерьер ее глазами. Высокий потолок. Пара больших окон. Огромная кровать между ними, или, как говорил с завистью Димка, окончательный брачный постамент. Стенные и книжные шкафы, прикрытые зеркалами и стеклом. Закуток с компьютером. Диван, кресла, подушки на полу. Уютная кухонная зона. Светильники. Несколько странных картин, купленных по случаю. Изображенные на них шуты словно играли в «замри — отомри».
— Отомри, — как всегда, прошептал Павел. Или подумал.
— Здесь хорошо. — Она бросила на кресло куртку, — И я вижу, что баб ты сюда не водишь. Спасибо. Ой! Глупость сказала! Глупею на глазах! Это от счастья. Которая из двух дверей в ванную? Левая?
— Правая. — Он по-прежнему стоял у дверей. — Хотя до ремонта было наоборот. Захотелось ванную с окном. Слева — гардеробная.
— Там найдется место для пары платьев?
Павел не ответил. Томка растерянно улыбнулась, выпятила нижнюю губу, подула на раскрасневшееся лицо, взъерошила волосы.
— Чистое полотенце — там. — Он не узнал своего голоса. — В ванной. Третья дверца слева.
— Не бойся, — попробовала она ему подмигнуть, — Где же эта фраза? Я же ее учила! А! Вот! Если ты захочешь со мной расстаться, я исчезну быстрее, чем ты поймешь, что именно ты этого захотел. Ну как? Классно сказала?
— Опля! — прохрипел Димка, вытаращив глаза и отплевываясь от пыли. — Вот это кода!
— Как бы не увертюра, — судорожно прошептал Павел, тут же встряхнулся, припал на руки, быстро осмотрел Днища обеих машин, смахнул мусор с головы и плеч. — Или преамбула, как говорит Дед… Телефон с тобой?
— Вот! — дрожащей рукой полез в карман Димка. — Как учили в шпионских фильмах, никаких барсеток и сумочек — ключи, документы и средства связи всегда под Рукой. Черт возьми! Мы ж с тобой заново родились, Шермер! Что же это так долбануло? В ушах звенит. Смотри-ка! Черт меня раздери!
Из носа Дюкова потекла кровь. Раскуроченный сервис одевался клубами дыма, сквозь которые проглядывали языки пламени. Небольшой, но успешный бизнес стремительно обращался в ничто.
— Значит, так, — Павел огляделся, всмотрелся в притормаживающие на трассе машины, потер виски, попытался собраться. — Звони в пожарную, в милицию. Ни слова лишнего никому: вышли на улицу — оно и взорвалось. Деду и Бабичу позвоню сам. Хоть и не платили никому, а уважение оказывали. Должны помочь. Клиентов пока не дергай. Родным не звони. Нечего зря волновать. Да и какие у тебя тут родные? Все равно не звони, пусть до них и полшарика. Лучше вообще не делай лишних звонков, о последних клиентах менты все одно выспросят, а о старых забудь. И подумай, подумай, кто мог нам так удружить. Вот, кстати, и причина уехать за океан. К мамочке и папочке. Звали, говоришь?
— Как это — уехать? — Димка растерянно захлопал глазами, размазал кровь по щекам, — С бизнесом все? Я еще за квартиру не расплатился! Да и за эти три колымаги отвалить придется.
