Ни за что не стану переодеваться или мыться перед встречей с ней!
Она не меняла одежды с тех пор, как два дня назад приехала сюда на грузовом воздухолете.
Мешковина и пепел, кому-то не нравится?
Пока скоростной лифт набирал высоту, у Лианы несколько раз заложило уши, несмотря на то что он был герметичный. Снаружи небоскреб выглядел таким изящным и тонким, что совсем забывалось, насколько внушительным было здание на самом деле и что говорила эта конструкция.
Священный Город входил в число тех немногих городов, которых не коснулась первая Десятина, когда отверзлись Врата Ада и оттуда выплеснулось безумие. В ту же ночь и в течение последующей недели умерла двадцатая часть населения Гегемонии: исчадия ада охотились в свое удовольствие или просто толкали нормалов к самоубийству, сводили с ума. Одни маги умирали, пытаясь загнать их обратно, другие гибли, пытаясь защитить войско Гегемонии или же просто оказавшись не в том месте и не в то время. С Союзом Пучкина дела обстояли того хуже: там хаос раздулся до глобальных масштабов, но вдруг иссяк по непонятным причинам. Целых семь лет все было благополучно… Пока Врата Ада не отверзлись во второй раз.
Лиане тогда было девятнадцать лет, и она помнила, как к ее матери пришли посланцы Гегемонии.
Город от Десятины не пострадал. Почему?
И Данте ответила: вам лучше знать, высокомерные вы болваны! Заходите и спросите его о том, зачем пришли.
Лифт звякнул и остановился, снова звякнул, и двери раскрылись. Ее поглотил знакомый холл — белый пол, белые стены, сдержанная гравюра Берскарди над белым эмалированным столиком в стиле неодекора. Голова чесалась, спутанные длинные черные волосы торчали в разные стороны, к тому же Лиана не сомневалась, что одежда на ней не первой свежести. Сойдет разве что походная рубаха из антибактериального микроволокна да джинсы с заплатами из кожи. Тихонько поскрипывала нескользящая подошва ботинок, им вторило слабое эхо. В конце холла открылась дверь.
Из нее лился серо-дождливый зимний свет и отблесками ложился на деревянный пол. В огромном и похожем на пещеру зале для спарринга одна стена была зеркальной, другая — из окрашенного пуленепробиваемого стекла. Вдоль зеркальной стены тянулся балетный станок, отполированный руками танцоров и воском. Спиной к двери там стояла стройная женщина в свободном одеянии из черного шелка, с длинными волнистыми темными волосами. В глаза бросался золотистый тон кожи ее рук.
Данте Валентайн повернулась и посмотрела на свою приемную дочь. Все та же проницательная, ранящая и умная осмотрительность в темных, подернутых влагой глазах. Знакомые высокие скулы и свежие соблазнительные уста, изогнувшиеся в суровой полуулыбке. То же ловкое изящество плеч. Левая рука сжимает что-то длинное и изогнутое. Изумруд на щеке Данте приветливо полыхнул зеленым лучом поверх татуировки — крылатым кадуцеем, скользящим под кожей. Предательски ответила татуировка Лианы — чернильный шип с вживленным в плоть бриллиантовым подножием. Перстень сжался, и в глубине самоцвета закружил зеленый водоворот. Потом он успокоился и стал безжизненно-темным.
Они разглядывали друг друга, и Лиана почувствовала себя бесформенной и раздутой, словно капля химически активной краски в невесомости.
Ты — вылитая мать, всякий раз повторяла Данте. Она была очень хороша.
Каждый раз Лиану передергивало. Уж очень мерзко быть копией мертвой женщины с аккуратной улыбочкой и темными волосами, которую она не могла вспомнить даже по голоснимкам. Ей хотелось быть такой же прекрасной, как приемная мать, — самая известная некромантка в мире. Та, которая вырастила Лиану, чей демон играл с ней в долгие часы смутного детства.
Как всегда, у Лианы первой сдали нервы.
— Возвращение блудной дочери, — бросила она с вызовом и внутренне отшатнулась, когда плечи Данте дрогнули, будто она сжалась под ударом.
— Я не ждала тебя. Даже не знала, что ты в городе.
— Ночной вор.
Спроси, что я здесь делаю. Рассердись, черт возьми! Скажи хоть что-нибудь!
— Ты… — Данте умолкла. Что с тобой? У тебя все хорошо? Она никогда так не спросит. — Ты надолго приехала? Я…
— Пробуду здесь совсем немного. — Теперь, когда меня разыскал Тьенс. — Просто зашла поздороваться. И повидаться с Джафом.
Опять то же едва уловимое движение, будто слова ранили ее плоть мечом.
— И только? — За этими двумя словами теснилось множество других вопросов: Ты простила меня? Если нет, то как долго будешь меня ненавидеть?
Это были вопросы без ответов.
— Не совсем. Полагаю, он в офисе? Я же знаю, он там. Координирует защиту и пытается удержать этот город на плаву. Может, еще занимается организацией лагерей беженцев.
— Да. — Данте чуть склонила изящную голову, а когда сделала один-единственный шаг вперед, шелк зашелестел.
Брюки свободного покроя и рубашка со стоячим воротником в китайском стиле, местами укрепленная вставками, а не джинсы и походная рубаха, которые надела бы она сама, намереваясь выйти из небоскреба.
— Я беспокоилась о тебе, Лиа.
В неподвижном сером воздухе поползли новые невысказанные слова: Я должна тебя защищать. Я обещала твоей матери.
Посреди скандала Лиана, в которой бушевала юность, швырнула ей ответ: Мне нет дела до того, что ты ей обещала! Я — не она!
— Ко мне приходил Тьенс, — сказала она. И услышала, как ее голос дрогнул, и ненавидела себя за это. — Не говори Джафу, но для него я покопаюсь в грязном белье. Яблоко от яблони недалеко падает, верно?
Данте вздохнула:
— Если ты хотела поспарринговаться, пришла бы немного позже. Ты же знаешь, до полудня я не готова убивать.
У Лианы сжалось сердце.
— Прости, что разочаровала.
— Sekhmet saʼes. — На сей раз брани недоставало обычной резкости. — Что мне делать, Лиа? Чего ты хочешь? Крови?
Как будто ты можешь ради меня истечь кровью. В тот же миг, как ты порежешься, появится Джаф, и мне в довершение всего придется иметь дело с написанным на его лице разочарованием. Сохрани меня Исида!
— Я просто зашла поздороваться. Имею на это право?
— Ведь ты сама сбежала. — Некромантка неожиданно сделала поспешное движение, слишком быстрое и непохожее на дрожь. — Могу ли я предложить сходить пообедать? Тот ресторанчик с отменной лапшой на улице Жердей все еще работает. Или можем просто прогуляться. Даже…
— Даже поспарринговаться? Ты просто хочешь подольше задержать меня здесь, верно? — Чтобы послушать, как я хнычу. Я пообещала себе, что этому не бывать. — Сейчас я гораздо лучше, чем раньше.
