— Как вас зовут? — наконец спросил он.
— Я Матиас, она Анна, сокращенно от Иоанна. Мать назвала нас в честь апостолов, учеников Благословенного Дайсана.
— Мужчина кивнул, как будто он уже знал это или хотел показать, что все понял.А меня зовут Отто. Извините, что не принес ничего, кроме хлеба. Нас не слишком хорошо кормят, а других просить я боюсь: не знаю, можно ли им доверять. Родственников у меня здесь нет. Вдруг кто-нибудь донесет Эйка в надежде на какую-нибудь поблажку, на лишний кусок хлеба.
— Вы очень добры к нам, — улыбаясь, сказала Анна, которая запомнила наставления матери: быть вежливой и благодарить за подарки.
Мужчина украдкой всхлипнул, потом нерешительно прикоснулся к ее волосам, но сразу же резко отдернул руку.
— Может быть, другие тоже с удовольствием помогли бы: приятно осознавать, что кто-то еще выжил, спасся от этих дикарей. Непохоже, чтобы Эйка хотели сделать кого-то из рабов своим любимчиком. Никогда я не видел, чтобы они пытались настроить нас друг против друга. Они одинаково презирают нас всех. Мы все равны перед ними. Работай или издохни — выбор небогатый.
— Они только сюда, в дубильню, пригнали рабов? — поинтересовался Матиас.
— Еще открыли кузницы, хотя обученных кузнецов не осталось. Рабы для них — расходный материал. — Голос Отто был суров. — Дело случая, что я попал в кожевенный квартал, хотя воняет здесь, конечно, невообразимо. Я такой вони в жизни не встречал. Рассказывают, что в кузницах люди каждый день обжигаются, и Эйка скорее перережут глотку обожженному, чем позволят ему выздороветь, чтобы он снова мог работать. Повидал я этих Эйка. Я видел, как один из них попал в огонь. И ничего. Жар не оставил следа на его теле. Их покрывает не кожа, как нас, а какая-то шкура, что-то вроде змеиной чешуи, только толще и тверже. Драконово отродье. — Он сплюнул. — Говорят, женщины рожают их от драконов, хотя я не понимаю, как это может случиться. Но не стоит обсуждать такие вещи при ребенке.
— Ей уже много пришлось пережить, — тихо сказал Матиас, но Анна видела, что это замечание Отто, выражающее заботу о ней и одновременно показывающее, что он относится к Матиасу как к взрослому, усилило доверие брата к новому знакомому.
Анна разделалась с хлебом. Ей все равно хотелось есть, но она промолчала. Было бы невежливо просить добавки. Возможно, он им отдал всю свою долю.
— Судьба жестоко играет с нами, — с горечью шептал Отто. — Будь она милостивее, она позволила бы мне умереть с моими детьми. Но, — он потряс головой, огляделся нервно: у него, как и у них, были причины для беспокойства, — она сберегла меня, чтобы я смог найти вас. — Он шагнул вперед, взял Матиаса за руку, а другой рукой нежно погладил волосы Анны. — Клянусь, я найду способ вас спасти. Сейчас я должен уйти. Я им сказал, что мне надо выходить в это время. Они, конечно, дикари, но дикари брезгливые. Может быть, это только лишний раз подтверждает, что «тропа врага вымощена чисто омытыми камнями и воды, омывшие их, — это слезы неправедных». Мы можем справлять нужду только в специально отведенном для этого месте, даже мочиться можно только в этих местах или на свежедоставленные шкуры. Поэтому мы можем даже ночью на какое-то время выйти из-под надзора. Они вообще не выносят запаха человеческого тела. Но дольше оставаться здесь опасно.
Он пришел и на следующую ночь, и еще, и еще раз, принося понемногу пищи, достаточно, чтобы не умереть с голоду. Он также приносил эль, а однажды принес бутылку вина. Вода была редкостью в кожевенном квартале, от нее несло гнилью.
Быстро выяснилось, что Матиас знает о кожевенном деле больше, чем кто-либо из рабов. За три месяца ученичества он хорошо усвоил основы ремесла. Отто был вежлив и добр с Матиасом, по Анну просто обожал. Она сидела у него на коленях, он гладил ее волосы и иногда, забывшись, называл ее Марией.
Никто из рабов не поднимался на чердак, где висели шкуры. Отто объяснил, что присмотр за чердаком поручен ему. Остальные были настолько заняты, что им просто некогда было интересоваться посторонними делами. Через несколько ночей он стал приносить больше пищи.
— Эйка увеличили наши пайки. В пекарни пригнали больше рабов. К тому же, мальчик мой, то, что ты мне рассказал, а я передал другим рабам, помогло нам в работе. Нами довольны и кормят лучше. — Луна стала больше, и Анна могла видеть выражение его лица, как всегда мрачное. — Плохо дело у тех, кто работает в кузницах. Оттуда выволакивают столько же мертвых, сколько заходит туда живых. Звери! — Он прикрыл глаза ладонью, но она видела ожесточенно сжатые губы. — Шкуры скоро высохнут, и вам негде будет прятаться.
— Разве здесь не повесят новые шкуры? — спросила Анна.
— Ах, девочка моя, — он прижал ее к груди, — конечно повесят, но я не смогу вас здесь прятать все время. Я наводил справки, но не нашел ни одного способа выбраться из города, кроме…
— Кроме чего? — встрепенулся Матиас, и ранее обсуждавший с ней возможности уйти из города. Может быть, они смогли бы сделать это весной, если бы не были так напуганы. Страх держал их тогда мертвой хваткой, а собаки каждую ночь рыскали по городу. Сейчас, когда в город прибыли рабы и все городские ворота охранялись (во всяком случае он так предполагал), уйти будет еще труднее.
— Даже не знаю. Так рассказывают, но можно ли этому верить. — Отто прижал к себе Анну, коснулся губами ее волос отеческим поцелуем. — Я слышал, что в соборе удерживается в плену некое создание, дэймон. Говорят, что колдун Эйка заманил его с небес, где такие существа обитают, и заточил его в теле вроде нашего, которое приковано к трону.
Анна вздрогнула, но рядом с Отто она чувствовала себя в безопасности.
— Кажется мне, — медленно продолжал Отто, — маги говорят, что дэймоны знают тайны, скрытые от людей. Если правда то, что почитаемая городом святая спасла детей, увела их скрытыми путями из собора в безопасное место, то, может быть, дэймон знает этот путь? Ведь видят же они прошлое и будущее острее, чем способен видеть человек! Если вы принесете этому существу подарок и если оно ненавидит Эйка так же, как мы, то почему бы ему не поделиться с вами своим секретом? Это единственная возможность, которая мне известна. Ворота охраняются круглые сутки, а собаки бегают по улицам. — Он содрогнулся при упоминании о собаках. — Вы дети. Святая улыбнется вам так же, как осияла она своей улыбкой остальных детей.
— Ты пойдешь с нами, папа Отто? — Анна положила голову ему на грудь.
Слезы потекли по его лицу.
— Нет, я не смею даже попробовать.
— Вы могли бы спастись вместе с нами, — сказал Матиас. — Бог будет милосерден к вам за вашу доброту.
