- Гадина! - вопил он, грохоча сапогом по решетке и одновременно пытаясь вытереть разорванную щеку рукавом. - Оборотень поганый! Я ж тебя кормлю, адово ты отродье! А ты, твою мать...
- А я, - безмятежно промурлыкал кот, покосившись на окаменевшего Рамона, - я голоден, я не могу больше эту баланду жрать, у меня желудок болит, меня рвет. И я хочу на волю. И я вас всех ненавижу. Всех.
- Ну погоди, - скрежетнул человек. Его рукав вымок насквозь и пальцы слиплись от крови. - Я тебе еще припомню, тварь.
И побрел туда, откуда пришел, волоча за собой тележку. Псы будто взбесились, учуяв кровь - от их безумного концерта Рамона замутило. Ему хотелось скулить и метаться; он позавидовал котовой безмятежности и спросил сипло:
- Ты... что, просто так его подрал?
Кот облизнул губы и внимательно оглядел когти, странно смотревшиеся на тонких пальцах Старшей Ипостаси. Потом сказал, кратко, негромко и совершенно убийственно:
- Люди - отрава.
Рамон подошел поближе к решетке, пытаясь уложить в голове страшное слово. Ну, не все люди хороши, положим. Конечно, всем поголовно людям и рядом не встать с его Хозяином и даже вообще с любым Хозяином. Но все-таки с некоторыми людьми приятно находиться рядом. Вот Огюстер, человеческий вожак, когда встречался с Рамоном, по службе или случайно, всегда улыбался, протягивал руку понюхать, говорил: "Здорово, Рамон, славная, славная зверюга!" Или капитан Тео, непосредственный начальник, хоть с маленькой буквы, но все же хозяин, говорил, бывало: "А, Рамон, дружище! Хочешь печеньица? Хочешь, знаю..." - на что Рамон отворачивал нос и отвечал сурово и печально: "Для чутья вредно", - но печенье брал... шоколадное Тео приносил, не что-нибудь... Люди из Службы Безопасности Рамона любили, он точно знал, что любили... и он им доверял и служил, отвечая любовью на любовь... а тут "отрава"...
И ведь он сказал именно "люди", а не "мертвяки".
"Отрава". Тут уж не важно, кто сказал: кот, пес... хоть козел. Самое сильное словцо для всех двоесущных. Не как у людей "дерьмо", к примеру, потому что дерьмо - предмет простой, безопасный и подчас необходимый. Запах отбить, к примеру. И прекрасный носитель обонятельной информации, к тому же, достоверный и подробный. А отрава - это изощренная подлость, это ложь, предательство, бессовестность вместе. Это ведь значит - ты доверяешь еде, а она тебя убивает.
Таким словом всуе не бросаются.
- Почему - "отрава"? - спросил Рамон.
Кот помолчал, думая о чем-то, очевидно, тоскливом и неприятном. Потом медленно проговорил:
- С крысой можно играть, да? Перед тем, как задушишь?
Вопрос слегка сбил Рамона с толку:
- Зачем? Хочешь съесть - задушил и ешь.
- А не с крысой? - кот его будто не слышал. - Со мной можно играть, перед тем, как убить? С тобой?
- Нас будут убивать? - тихо спросил Рамон. - Люди же собак и кошек не едят...
- Не едят, - Рамону опять померещилась неуловимая кошачья усмешка. - Поиграют, убьют и бросят. Люди, бобик - отрава, а ты жизни не знаешь.
- Меня коллеги будут искать, - сказал Рамон не столько коту, сколько самому себе. - И Хозяин. А когда найдет - и тебя выпустит отсюда. Мой Хозяин кошек тоже любит. У нас в доме живет одна кошка...
Кот разлегся на грязной подстилке, как на шикарном ковре, оперся подбородком на скрещенные руки. Его усмешка стала чуть заметнее - и много саркастичнее.
- Никакой Хозяин тут не найдет, - сказал он. - Ты не знаешь, а я знаю. Я знаю, чье это место. Любое настоящее живое существо даже близко подойти по доброй воле побрезгует. Я видел, что тут такое. Чуешь мертвечинку, а, бобик? И вообще... только собака будет так верить в сказки о Хозяевах, которые все могут и всегда помогают. Смешно.
Жестоко сказал. Тяжелая тоска будто только и ждала момента навалиться на Рамона всей своей душной тушей. У него даже горло дернулось - ах, как поодаль скулил какой-то замученный пес! И Рамон бы стал. Скулить, подвывать, оплакивать этот кошмар несвободы и жестокости. Очень хотелось.
Только передумал - вовремя вспомнилась важная и хорошая вещь.
Рамон уже хотел сказать коту, даже ухмыльнулся и открыл рот, но дверь стукнула снова, и запах, самый отвратительный из всего, что Рамону доводилось обонять, самый знакомый из угрожающих запахов, вполз в ноздри, вызвав мгновенный спазм гортани.
И сразу стало очень тихо. Лай, гам, скулеж - все умолкло. Запах и это ощущение вползающей внутрь хищной тянущей мерзости надавили на всех одновременно, втиснули звуки обратно в глотку, заставили сжаться в комок, дрожать от отвращения и ждать, когда минет эта тошная волна.
Рамон очень и очень хорошо их всех понимал. Никто из двоесущных не выносит мертвяков; многие не выносят до обморока. Сам Рамон со своим переутонченным чутьем на движущуюся падаль щенком тоже не выносил их почти до бесчувствия, но он был служебный пес, отлично натасканный на ликвидацию и обученный ментальным приемам, позволяющим закрыть сознание от вторжений. Он тщательно, как учили, выстроил защиту внутри своей головы. Запах мертвяка добирался через бедные ноздри до самого мозга, но гнусной силе его было не попасть в душу Рамона - пес чуял между ходячим трупом и собой невидимую стену и только старался не сбивать дыхания.
Конечно, ноздри до самой гортани, как всегда в таких случаях, огнем горели, но разум был ясен, а сердце наполняла та отвага и рассчитанная ненависть, к которой Рамон уже привык во время операций по зачистке.
Вот коту было плохо.
Кот забился в угол и сжался в комочек, шипя, обхватив голову руками. Когда Рамон это увидел, внутри него загорелась настоящая ярость. Он даже перекидываться не стал: встал в полный рост, скрестил руки на груди, изобразил, как смог, человеческое брезгливое презрение, чтобы мертвяк лучше понял. Стал ждать - и ждал не больше минуты.
Подошедший мертвяк был подтянутый и холеный. На отличный костюм он небрежно накинул синий рабочий халат - как плащ. На доведение трупной своей морды до светского лоска, вероятно, целое состояние потратил, так люди говорят, когда имеют в виду, что очень много денег заплачено. Несколько людей из обслуживающего персонала, чей запах за вонью мертвого Рамон почти не заметил, смотрели на тварь почтительно и подобострастно, как люди смотрят на начальство.
Люди - как всегда, подумал Рамон. Им и в голову не приходит, что их босс уже давно без души. Они не чуют. Люди ничего не чуют. Им вся эта парфюмерия, химия, жвачки, одеколончики нюх отбивают начисто. И что глаза у трупа пустые и мутные - люди тоже не видят. А после работы у них голова болит или подташнивает, или раздражает все вокруг - но они думают, что это от пива или от дурной погоды. Так что мертвяк может ими питаться совершенно безнаказанно. Люди вообще не замечают, когда их убивают медленно.
