– Ты знаешь что-нибудь о прежних богах островитян, которым здешние жители поклонялись до того, как стали атеистами?
– О, тетя Афрейт говорит, что они были совсем дикие и никому не подчинялись – наподобие людей капитана Мышелова до того, как они стали моряками, или твоих берсерков, пока ты не укротил их. – Энтузиазм ее возрастал по мере того, как она говорила. – И уж конечно, они не верили ни в какую Золотую Стрелу Правды или Золотую Чашу Умеренного Гостеприимства – все они были лжецы, шлюхи, убийцы и пираты каких свет не видывал. Фафхрд кивнул:
– Может, дух, которого видела Сиф, один из них.
***
Высокая стройная женщина отделилась от стены выкрашенного в фиолетовый цвет дома и пошла им навстречу. Поравнявшись с ними, Афрейт обратилась к Гейл:
– Вот ты где пропадала. Твоя мать тебя обыскалась. – Потом взглянула на Фафхрда:
– Ну, как пострелял?
– Капитан Фафхрд попадал в цель почти каждый раз, – ответила за него Гейл. – Он даже за угол попал! И я ни разу не помогала ему надевать лук или еще что-нибудь!
Афрейт кивнула.
Фафхрд пожал плечами.
– Я рассказала Фафхрду о призраке, которого видела Сиф, – продолжала Гейл. – Он думает, что это могла быть одна из старых богинь Льдистого – Рин, Лунная Охотница, или еще кто-нибудь. Или даже Скелдир, королева-ведьма.
Узкие светлые брови Афрейт удивленно изогнулись.
– Иди лучше, мать тебя ищет.
– Можно, я возьму твою мишень, до следующего раза? – обратилась девочка к Фафхрду.
Тот кивнул, оттопырил локоть левой руки, и большой шар шмякнулся оземь. Гейл побежала, катя его перед собой. Мишень была красная, выкрашенная соком ягоды-подснежницы, и в лучах заката походила на зловещий, налитый кровью глаз. Обоим взрослым показалось, что Гейл, удаляясь, катит перед собой солнце.
Когда девочка скрылась из виду, Фафхрд повернулся к Афрейт и спросил:
– Что это за ерунда про Сиф и какого-то призрака?
– Ты становится таким же скептиком, как и все островитяне, – ответила она без тени улыбки. – По-твоему, тот факт, что нечто или некто поверг в полную прострацию не самого слабого и не самого безмозглого члена совета, – ерунда?
– Это сделал призрак? – переспросил Фафхрд, когда они вновь зашагали по направлению к городу. Афрейт кивнула:
– Когда Гваан, которого Сиф позвала на помощь, вошел в темную сокровищницу, кто-то напал на него, он целый час пролежал без сознания. Он до сих пор не может подняться на ноги. – Ее тонкие губы искривились в усмешке. – Хотя, конечно, он мог просто споткнуться в темноте и треснуться головой об стену – это тоже не исключено, особенно если учесть, что он ничего не помнит.
– Расскажи подробнее, как это произошло, – попросил Фафхрд.
– Заседание городского совета затянулось, стемнело, взошла луна – вчера она была еще не полной, так что света от нее было не много, – начала она. – Сиф и я присутствовали в качестве казначея и писца. Зваакин и Гваан попросили Сиф сделать опись символов добродетели – мысль о них не дает им покоя с тех самых пор, как был утрачен (хотя и ради общего блага) Золотой Куб Честных Сделок. Сиф тут же отперла дверь сокровищницы, однако замешкалась на пороге. Позже она сказала мне, что лунный свет, падавший сквозь небольшое зарешеченное оконце напротив двери, хотя и оставлял большую часть комнаты в темноте, позволил ей заметить беспорядок. Кроме того, ей почудился какой-то тяжелый запах, напоминающий болотные испарения…
– А куда выходит окошко? – перебил ее Фафхрд.
– На море. Гваан оттолкнул ее нетерпеливо (и, надо сказать, весьма невежливо) и вошел внутрь. И тут – Сиф клянется, что видела это, хотя все произошло очень быстро, в какие-то доли секунды, – голубоватая вспышка сверкнула во тьме, точно беззвучная молния, и бесплотная, словно сотканная из голубоватой дымки, высокая костлявая фигура сжала Гваана в объятиях. По ее словам, было похоже, будто бесплотный, обессилевший дух хочет напиться живой крови. Гваан коротко вскрикнул и рухнул замертво. Когда по требованию Сиф принесли факелы, оказалось, что в комнате, кроме нее самой и лежащего без сознания Гваана, никого нет, но Стрела Правды свалилась со своего места на полке и лежит под окном, а все остальные символы добродетели слегка сдвинуты, точно кто-то прикасался к ним, перебирал их руками; помимо того, на полу комнаты были обнаружены следы – узкие отпечатки ног, измазанных черным вонючим донным илом.
– И это все? – спросил Фафхрд, как только женщина умолкла. Когда она упомянула о высокой, словно сотканной из тумана, фигуре, смутное воспоминание шевельнулось у него в мозгу – совсем недавно он видел кого-то похожего, но, где и когда это было, он не мог вспомнить, как ни старался: точно завеса ночи упала и закрыла собою именно этот образ.
Афрейт кивнула:
– В общих чертах по крайней мере. Гваан пришел в, себя через час, однако не помнил абсолютно ничего. Его положили в постель, где он и находится до сих пор. Сиф и Гронигер решили выставить специальную охрану в сокровищнице сегодня ночью.
Вдруг Фафхрду стало ужасно скучно от всей этой истории с Сиф и ее привидением. Голова просто отказывалась работать в этом направлении.
– Эти ваши советники – все до одного скупердяи, только и думают, что о золоте своем несчастном! – выпалил он ни с того ни с сего.
– Тоже верно, – согласилась она, но это почему-то еще больше разозлило его. – Они все еще продолжают осуждать Сиф за то, что она отдала Мышелову Куб вместе со всеми деньгами, что были в ее хранении, поговаривают об отставке, грозятся отобрать ее ферму, а может, и мою заодно.
– Неблагодарные! А Гронигер – худший из них: уже пристает ко мне с арендной платой за неделю, хотя прошло всего два дня. – Афрейт снова кивнула:
– Он жаловался, что твои берсерки учинили безобразие в «Обломке Кораблекрушения» неделю тому назад.
– О, вот как? – отозвался Фафхрд, на этот раз заметно потише.
– Как ведут себя люди Мышелова? – спросила, она.
– Ничего, Пшаури держит их в строгости, – ответил он. – Но это не значит, что мое присутствие там не требуется.
– «Морской Ястреб» вернется еще до зимних штормов, я уверена, – спокойно сказала Афрейт.
– Я тоже так думаю, – согласился Фафхрд. Когда они поравнялись с ее домом, она вошла внутрь, улыбнувшись ему на прощание. Приглашать его на обед она не стала, и это его задело, хотя, с другой стороны, он все равно бы отказался; и про руку ничего не спросила, хотя и взглянула на его крюк разок-другой – тактично, конечно, но тоже не совсем так, как ему бы хотелось.
Однако досада его быстро прошла, так как упоминание о таверне «Обломок Кораблекрушения» направило его мысли по совершенно другому руслу, и они продолжали крутиться вокруг таверны все время, пока он шел по своим делам. В последние дни все раздражало и утомляло его, он устал от проблем с левой рукой и испытывал странное чувство ностальгии по Ланкмару, его ворам и чародеям, туманам (столь непохожим на свежий бодрящий воздух Льдистого острова) и небрежной пышности. Позавчера вечером он забрел в «Обломок», после пожара в «Соленой Селедке» сделавшийся лучшим питейным заведением острова, и долго сидел там, потягивая черный горький эль и наблюдая за происходящим вокруг.
