– Лесть тебе не поможет.
– Вот чего никогда не умел, так это льстить. Прежний Артха-ван, и тот обижался. Спасибо племяннику, заступился…
– Ладно-ладно. Так почему же ты такой хороший воевода?
– Потому что я знаю свое дело.
– А почему тогда ты – Секира Ашеры?
– Потому что так и есть.
– Но ведь ты не ладишь со жрецами Ашеры, и сколько бы ни получала от твоих походов Артха – в святилища Ашеры идет лишь обычная доля, от твоих побед они становятся не богаче, чем от побед любого другого военачальника.
– А разве Ашере нужны богатые святилища и восторженные жрецы?
– Ты еще скажи, что храмы вообще никому не нужны и поклоняться богам не следует.
– Не скажу. Это нужно. Только не богам, а нам самим. Небожители – они на небесах, а храмы – здесь, внизу. Для нас.
– Ты слишком много говоришь.
– Могу и помолчать.
Она надула губки.
– И вот так всегда. Клещами из него вытягивай…
– Зачем тебе клещи? Все, что тебе нужно, ты и так получишь.
Поход в Хаттушу получился тяжким. Добычу взяли воистину царскую, но из двадцати тысяч воинов четырнадцать оставили свои кости в чужом краю.
Гур-Ашер делал все, чтобы сохранить хотя бы тех, кто уцелел, устоял, выдержал. Колесницы хатти волна за волной шли в бой, у Львов давно вышли все дротики, у Орлов подходили к концу стрелы. Медные стражи, прикрытые с боков остатками Белых и Лесных Волков, кое-как удерживали проход между холмами. Колесницы не могли обойти заслон – мешали склоны, с налету смести его таранным ударом – не давал завал обломков и тел, ну а среди пеших воинов Хаттуши строй-в-строй с панцирниками-Медными могли сойтись только блестящие Сыны Солнца. Личная охрана царей Хаттуши. Шлемы и щиты их сверкали позолотой, однако Сыны Солнца не поэтому звались блестящими воителями. Стойкость, силу и умение свое они доказывали во многих битвах, подтвердили и теперь.
Золоченая броня сверкала далеко не так ярко, как несколько дней назад, но боевой дух и упорство врагов оставались прежними. Гур-Ашер чуял это, как и все ветераны, которым доводилось противостоять атаке панцирного строя.
Сверху и слева пращники-Вороны осыпали хатти дождем из снарядов – уж в камнях-то недостатка на горных склонах не было, – но пробить литые шлемы и окованные щиты не могли. Только задержать, только заставить Сынов Солнца хоть сколько-нибудь сбиться с шага, чтобы копейный удар в щиты Медных стражей стал не единым кулаком осадного тарана, а частым градом малых ударов, против которого стена щитов уж точно устоит.
Устояла, хотя Медная стража и подалась назад, прогнулась в середине.
Справа и слева палицы Волков, усеянные бронзовыми шипами, рушились на шлемы хатти. Сыны Солнца перехватывали копья под наконечник и, словно кинжалы, вгоняли под ребра противнику, – такого не выдерживала и медная чешуя, а тем более кожаный нагрудник Волков, – но двуручные палицы били из второй, из третьей шеренги, и всякий, кто оседал наземь – мертвый ли, раненый или оглушенный, – все равно становился кровавой грязью под ногами друзей и врагов.
Под градом камней, остановленный сопротивлением Лесных Волков, правый край Сынов Солнца подался назад, поднимая щиты, и топоры-клювы Медной стражи немедля врубились им в ноги, вскрывая поножи спереди и сбоку.
Резня кипела; Гур-Ашер стоял, опираясь на секиру.
Обоз с добычей за его спиной уходил все дальше.
А потом гнусаво завопил рог и хатти отхлынули назад; золотистая волна с шапками кровавой пены.
Волки опустили палицы, грузно опираясь на древки. Медные стражи позволили себе опустить щиты нижним краем на землю, расслабить затекшие плечи. Раненые заковыляли назад, не опасаясь разорвать строй; там, позади, можно и раны перетянуть, и сбросить панцирь, все равно кого достало как следует, уже не боец, во всяком случае не сегодня.
Впереди, среди хатти, строй которых уже обратился в вялую толпу, Ашвен уловил движение. Шагнул, отодвигая плечом воинов – ратха-тару обычно не место в первой шеренге, однако сейчас, когда битва прервалась и прямая опасность не угрожала, можно было взглянуть собственными глазами.
Он не увидел ничего особенного. Так же как и сам Ашвен, раздвигая ряды обширного воинства хатти, вперед продвигалась колесница. Одноосная, легкая. Не золотая царская, не красная боевая – полосатая, черно-белая. В упряжке две лошади, черная под белой попоной и белая под черной.
Колесница выдвинулась из толпы воинов Хаттуши и неторопливо покатила вперед, к строю Гур-Ашера. Остановилась шагов за триста, вне досягаемости пращного броска. Хороший лучник-Орел мог бы достать, но стрел не было.
А потом…
Ашвен не понял, что произошло – просто воины Артхи, все как один, сдавленно вздохнули. Кто потянулся за оберегом, кто выпустил оружие.
Так не смотрят на вражеское войско или на его предводителя.
Так смотрят на собственную смерть.
Смерть эта – обыкновенная черно-белая колесница, на которой, кроме возницы, был еще один, причем ни на одном из них Ашвен не видел блестящих панцирных блях и шлемов, – все так же неторопливо двигалась вперед, к строю воинов Гур-Ашера, да только строем он уже не был. Дрожащие цепочки людей, толкни – упадут… А за колесницей – в полусотне шагов, не желая приближаться к ней, но и не слишком отставая, – шагало войско хатти, постепенно возвращаясь в боевой порядок.
Гур-Ашер понятия не имел, что за колдовство тут творится и почему на него оно не подействовало. Он просто сунул секиру за пояс, перехватывая из левой руки копье, и…
…и увидел Смерть.
Она шла навстречу, легкая как туман, ростом подобная горе, черные провалы глазниц в белом черепе бесстрастно смотрели на всех и каждого, и твердо обещали, что уйти не удастся никому, что обороны от кривого лезвия в деснице Ее – нет и быть не может…
Копье, такое надежное и совершенно бесполезное, Ашвен выронил; бронзовый наконечник звякнул о камень. Правая рука бессильно опустилась.
На обух секиры.
И наваждение сгинуло – перед ним снова была черно-белая колесница, уже всего-то в сотне шагов от воинов Артхи, которые разве что в обморок не падали. Кое-кто, впрочем, уже рухнул на колени. Люди Ашвена не бежали только потому, что от ужаса им и ноги отказали.
Ратха-тар бросил щит – очень уж он будет мешать сейчас. Извлек секиру и перебросил в свободную левую руку. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул и ринулся навстречу черно-белой колеснице.
Удивился ли кто-то его самоубийственному рывку, Ашвен не видел. Не до того.
Сотня шагов по скользким от крови камням, правой рукой рвануть вожжи от себя, сбивая лошадям шаг…
Секира Ашеры не промахнулась.
Вынуть вожжи из мертвой уже руки и развернуть легкую колесницу было делом недолгим.
