Конан зарычал в бессильной злобе. Суток не прошло с его поединка с Бьяром, а он опять скручен по рукам и ногам!
В амбар вошел старик, очень похожий на сторожившего пленников гиперборея, но седой как лунь.
Он что-то сказал стражнику – Конан разобрал лишь два слова: "есин" и "кумырь". По взгляду и жестам старика Конан понял, что говорят о них. "Есин", видимо, обозначало эса, "кумырь" же относилось к нему самому.
Тем временем его ждало новое унижение – здоровенный гиперборей-охранник схватил их, как кутят, за шкирки и поволок на двор. Голова все еще не пришедшего в себя эса болталась из стороны в сторону. Конан извивался, пытаясь достать гиперборея зубами, но тщетно.
На дворе их швырнули оземь. Ральф застонал, приходя в себя.
Старик подошел к ним и на неплохом эсгардском языке – но со странным мягким акцентом – сказал:
– Смотрите! – чьи-то руки за волосы подняли головы пленников и развернули их лицами к тыну.- Смотрите! Мы, борусы, мирный род, когда нас не трогать. Но тот, кто тронет нас – умрет, как эти!
На бревнах частокола были насажены головы эсов-ватажников. Все тринадцать.
Их вели, связанных, по лесной дороге. Тысячелетние деревья высились вокруг, почти смыкая кроны над тропой. Висела зеленая полутьма.
Гипербореи решили не оставлять их у себя, а отвести на торг в столицу Гипербореи – Халогу, или, как они говорили, Калогу и там на что-нибудь выменять – о деньгах они, как и все народы, жившие севернее Пограничного Королевства, не имели никакого понятия.
Ральф всю дорогу бранил себя. По его мнению, именно его уход, сокративший число ватажников до Суртовой дюжины, и был причиной гибели отряда.
Конан молчал. Несколько раз он пытался перегрызть веревки, но тому помешала палка с ошейником, другим концом закрепленная на поясе. Не столь хитрое и жестокое, как "рука Сета", это устройство было, впрочем, столь же действенным.
Его злило, что гипербореи – борусы, как они себя называли – лишили его сладкой мести Бьяру и Скъельду. Может быть, их смерть была страшной. Что с того? Она ведь была быстрой, и самое главное – не от его, Конана, руки.
Волей-неволей он прислушался к болтовне двух их стражников. Язык борусов казался ему все более понятным. В нем многое походило на родной язык киммерийца, а еще больше – на язык эсов и ванов. Ближе всего к этому говору был язык, на котором друиды Киммерии и дроттары Нордхейма славили Божественных предков и Великие Силы Стихий – суровых и грозных Богов Севера.
На нем же кузнец – отец Конана – взывал к духам огня и болотных руд и заговаривал новорожденные клинки.
Через несколько дней лес расступился, и пленники увидели земляные валы и циклопические стены Калоги – гиперборейской столицы.
Под ними, на отлогом речном берегу, уже кипел торг.
Рядом с шатрами из конских и оленьих шкур, где жили торговцы лошадьми из Гиркании и Турана, высились пестрые палатки хитрых смуглых и кареглазых земри, выменивавших на дешевые и яркие ткани, сладости и безделушки драгоценные меха, что ценились во дворцах Шадизара, Аграпура и Хоршемиза дороже золота. Длиннолицые немедийцы в белоснежных хитонах закупали в огромных количествах зерно, почти не родящееся в их жаркой, каменистой стране. Бритунцы щелкали языками, пробуя солнечно-желтый мед и буроватый воск. И, конечно, нарасхват шли знаменитые гиперборейские мечи. Кузнецы-оружейники в Гиперборее почти не знали себе равных. Лишь немногие киммерийцы – вроде отца Конана – могли потягаться с ними, да караваны из далекой, полусказочной даже для туранцев Вендии привозили клинки не хуже гиперборейских. Ходили слухи, что несколько столетий назад борусы отправили такой вот меч кагану Турана, требовавшему дани и покорности. Каган понял намек и отправил на Гиперборею тридцать тысяч всадников с лучшим своим полководцем во главе. Все они сгинули в борусских лесах. После этого Туран оставил северного соседа в покое.
Пленников провели в рабский ряд, находившийся у самого берега, на песке. И покупателей и товара здесь было немного – борусы не были работорговцами. Несколько пленных, несколько преступников, осужденных в рабство волей великого князя – и все. Среди покупателей борусов было еще меньше – те из них, кто не брезговал рабским трудом, предпочитали сами захватывать пленных.
Какой-то курчавый земри подошел к Конану, оглядел его, взглянул на продавца-боруса. Тот демонстративно глядел в сторону – земри не любили за неопрятность и почти патологическую нечестность, лживость и вороватость.
– Эй, кеммерийца! – на ломаном киммерийском гортанно произнес земри.- Чего умеишь?
– Быть свободным! – отрезал Конан. Он не знал, кто такие земри и не видел их до сих пор, но этот смуглый тип, воняющий потом и чесноком, разодетый в ослепительно яркие тряпки, сияющий золотыми серьгами, перстнями и золотым зубом во рту, надоел ему молниеносно.
Тот щелкнул языком, покачал головой:
– Если мая купить, твоя будэш чэстный?
– Даже если не купишь.- Конан зевнул. Земри заворчал и протянул смуглую, грязную руку с черной жирной каймой под желтыми длинными ногтями. Он раздвинул челюсти ошеломленного Конана и заглянул ему в рот. Такого издевательства Конан снести не мог. Его стальные челюсти мгновенно сомкнулись. Земри страшно завизжал, рванулся и отскочил, прижимая левой рукой к груди искалеченную правую. Фальшивые бриллианты на перстнях залила кровь.
Вокруг хохотали, земри бранился и богохульствовал на десятке языков, повизгивая от боли. Конан с отвращением выплюнул на песок крайние фаланги трех пальцев и стер о плечо кровь с подбородка.
– Эй, этот волчонок мне нравится! – раздался вдруг над толпой молодой голос.
Голос принадлежал высокому статному борусу. Он восседал верхом на странном животном, отдаленно похожем на безрогого лося (ни Ральф, ни Конан до этого не видели лошадей). На плечах была не дерюга, а плащ из туранского шелка. На голове у него вместо остриженных под горшок волос красовался длинный хохол, свисающий от макушки к левому уху. За его спиной на таких же зверях сидели гипербореи с копьями и в кожаных шлемах.
– Сколько ты за него хочешь?
Гиперборей, приведший Конана и Ральфа, оценивающе взглянул на всадника и выпалил:
– Колчан боевых стрел!
Всадник молча отцепил от седла колчан, наполненный боевыми стрелами, и бросил ему. Тот поймал его обеими руками и, сияя, перекинул через плечо украшенный резными костяными пластинами ремень.
Тут же земри, до того баюкавший в стороне пострадавшую конечность, кинулся к всаднику и завопил на гиперборейском:
