Говорят, есть особое самосознание жертвы. Некая аура страха, по которой ее безошибочно вычисляют хищники. Маньяки, насильники, и прочие уроды, для которых поглумиться над слабым — наслаждение. Но не просто над слабым — а над тем, кто покорно принимает свою роль. И отдает право тем самым хищникам делать с собой все что им угодно. Отношения хищника и жертвы — это, если хотите симбиоз. Этакое садо-мазо…
Я тихо засмеялся, поднимаясь на свой этаж по прокуренной лестнице. Нет, это не про меня. Иначе бы мы с Ленкой спелись. Она меня выбрала не потому, что искала себе мальчика для битья. Она ошибочно принимала меня за хищника, тьфу на него…
Хм…Может, я все-таки хищник, только ленивый и без целей в жизни?
И снова я ни то, ни се. «Не от мира сего», — как выражается матушка. Жертвой я себя не воспринимаю, а хищником не хочу быть абсолютно. Хищник… Есть в этом какая-то ограниченность. Шаг вниз. Когда некто считает себя вершиной эволюции только потому, что может убить и съесть любого конкурента — это не тот идеал, к которому хочется стремиться. Вершина пищевой цепочки — пожалуй. Но разве эти понятия тождественны?
Я почувствовал, что окончательно запутался с самоидентификацией. Неужели нет третьего варианта?
До самого конца рабочего дня я вел себя как классический молодой ученый из советских фильмов. Сидел, с одержимым видом уставившись в монитор, и напряженно думал. Заинтригованные сотрудники то и дело подходили узнать, какую я взял халтуру: технический перевод, или реферат пишу за деньги? Я только отмахивался. У меня было ощущение, что я упустил что-то важное. Что я подошел к границе чего-то, но не увидел… и теперь слепо топчусь рядом, а потом начну удаляться, так и не поняв, что прошло мимо меня.
Когда в половине седьмого я вышел из НИИ, снег с дождем уже прекратились. Тяжелые влажные тучи, подсвеченные с изнанки красноватым свечением города, быстро неслись в небе. Но внизу ветра почти не ощущалось. Зато все блестело от воды, как лакированное. Решетки, фонарные столбы, скамейки, асфальт, зонты и куртки прохожих…В мире не осталось вообще ничего сухого. На тротуаре коварно поблескивали тающие наледи. Машины, проезжая, поднимали за собой метровый шлейф грязной соляной каши.
«Март — с водою», — вспомнил я примету. Да уж, воды тут хватало во всех видах.
Яркие огни, дрожащие расплывчатые контуры, сочная чернота. Нереальный мир. Сырой ветер пах бензином. В воздухе висела водяная пыль, с неба моросило.
Выйдя из ворот института, я перешел улицу и увидел, что приближается трамвай. До остановки было шагов десять. Обычно я ходил домой дворами, но по такой мерзкой погоде решил немного подъехать.
Пропустив выходящих, я вскочил в переднюю дверь и остался стоять на ступеньке. Трамвай шел от метро в спальный район, и был полон народу — не то, чтобы битком, но контролеру из конца в конец пройти нелегко. Бабища в оранжевой жилетке как раз ломилась из дальнего конца вагона с криками «предъявляем-оплачиваем!», но я прикинул, что до меня она добраться не успеет. Тогда я утратил к ней интерес и принялся рассматривать людей. Точнее, мысленно перебирать пассажиров, деля их на хищников и жертв. Вокруг тряслись сплошь жертвы — с серыми, утомленными, беспомощными лицами, с характерными потухшими глазами. Прямо овчарня на колесах какая-то.
Вдруг взгляд зацепился за девушку, стоящую в паре метров от меня, на ступеньке у средней двери. Она сбила меня с толку — я понял, что не могу ее отнести ни к первым, ни ко вторым. Да — определенно не к жертвам, и никак не к хищникам!
«Вот же он, передо мной — третий вариант!» — подумал я, и с энтузиазмом уставился на нее во все глаза, пытаясь понять, чего в ней особенного.
Лет ей было около двадцати, или даже поменьше. Судя по одежде, девушка была готкой. Или из этих — как их, — эмо? Я не особо разбирался в молодежных субкультурах. Нет — самая натуральная готка. Никаких там розовых мишек на сумке и прочих финтифлюшек, вся в строгом черном. Не в траурном, а с оттенком сумрачной роскоши. Черная с серебром кожаная одежда, черные волосы. Глаза тоже черные, большие, мрачные-мрачные. Стоит, слушает плеер и о чем-то думает.
Выглядела она очень даже прилично для готки. Не жирная корова в прыщах, как половина из них, и не заморенная доходяга-наркоманка — как другая половина. Стройная, спортивная, только рост подкачал. Лицо гордое, уверенное, и при этом — никакой агрессии. Заметив, что я на нее смотрю, бросила на меня несколько экстраординарно мрачных готических взглядов. Глаза у нее, кстати, были роскошные. Я поймал себя на том, что каждый раз невольно расправляю плечи и втягиваю живот.
«Познакомиться, что ли?» — подумал я и сразу струсил.
Нет уж. Я уже слишком стар — на улице с девушками знакомиться. Да еще и с готками. Тем более, в последний раз это плохо кончилось. С Ленкой-то я познакомился именно на улице. Точнее, в открытом пивном баре в ЦПКиО. Что-то праздновал с бывшими однокурсниками, а она с подружками за соседним столиком сидела. Я был в стельку пьян и вел себя как поручик Ржевский: тащил танцевать под собственное пение, лапал, волок в кусты…потом месяц было стыдно вспоминать. Но Ленке я, наоборот, этим и понравился. «Ты был такой напористый, такой решительный! — хихикая, говорила она. — Прям настоящий мачо!» Потом-то она, конечно, прозрела и постепенно увидела мою истинную сущность, но было поздно…
Задумавшись, я едва не пропустил свою остановку. Выскочил в уже закрывающиеся двери и долго стоял, провожая взглядом трамвай, увозящий «третий вариант». Когда трамвай уехал, я со вздохом повернулся и пошел по Липовой аллее, собираясь свернуть во дворы.
Я шел один, в холодной, сырой, весенней темноте. Асфальт блестел под ногами как черное стекло. Навстречу мне порывами дул упругий ветер, неестественно теплый для этого времени года. Поворачивая в переулок, я споткнулся на ровном месте — мне вдруг почудился запах молодой листвы и прибитой солнцем пыли… Ведь не может воздух в начале марта пахнуть так, как в мае?!
Меня охватило беспричинное веселье. Я поднял голову и прикрыл глаза, наслаждаясь холодными касаниями мороси. На губах остался привкус озона.
Неужели будет гроза? В марте?!
Что-то будет. Точно будет…
Я резко остановился.
Тот, чьи шаги я услышал у себя за спиной, тоже остановился.
Я улыбнулся. Так я и думал!
Девушка-готка стояла шагах в пяти от меня, изящная и блестящая, как статуэтка из полированного агата.
— Ну че, — услышал я приятный, чуть хрипловатый голосок. — Знакомиться будем или как?
«Эх, ну и молодежь пошла!» — подумал я, и радостно сказал:
