— Я сейчас вернусь, — сказал я и вышел во двор. Грабитель лежал там, где мы его оставили. Я обыскал его. Во внутреннем кармане я обнаружил бумажник, в котором было восемьсот долларов.
Ого, а ты богатый. Был. Тебе эти деньги больше не пригодятся, — подумал я.
Когда я пришёл в комнату, Макс уже сидел на стуле. Он полностью переоделся и выглядел почти нормально, только бледность выдавала сильную кровопотерю.
— Вот. — Я бросил на стол деньги. — Нашёл у него в кармане.
— Зачем ты их взял? — спросил Макс.
— Я должен уехать в Питер. Не хочу объясняться с полицией. Не забывай, что у меня нет документов, да и самооборону мы уже не докажем.
— Да, пожалуй. — Макс задрал футболку и задумчиво посмотрел на шрам, которому на вид было не меньше месяца.
— Я поеду с тобой. Ты спас мне жизнь.
Макс тяжело встал со стула, медленно подошёл ко мне и обнял. Признаться, для меня это было полной неожиданностью.
— Теперь ты мне как брат, — сказал он. — Так куда ты хотел поехать?
3
После обеда я обычно люблю посидеть на берегу, посмотреть на море. Наверное, прохожим кажется, что я думаю о чём-то важном. Это чушь, ни о чём таком я не думаю. У меня в это время вообще никаких мыслей нет. А если какая-то случайная мыслишка и появляется, то она медленно ползёт и, в конце концов, растворяется без остатка. Если бы не позвонил Макс, я так и сидел бы до ужина. Но сегодня пришлось отказаться от своего любимого занятия и отправиться в офис. Я и так уже опаздывал примерно на полчаса.
Когда я пришёл, мой клиент уже всем своим видом выражал недовольство.
Цена его костюма и обуви должна была внушить окружающим чувство собственной неполноценности. Гладко выбритое лицо, висящие щёки, маленькие злые глазки. Очевидно, крупный чиновник или политик. Мне он сразу не понравился.
— Вы опоздали, — сказал он вместо приветствия. — Максим Андреевич рекомендовал вас как лучшего медиума.
— Какая именно проблема вас интересует, господин Грабовский? Обычно я помогаю в лечении тяжёлых болезней, но вы не похожи на больного, — сказал я.
— Мне сказали, что вы настоящий волшебник, но я почему-то сомневаюсь.
Он сидел в кресле и сверлил меня своими маленькими глазками. Наверное, я не вызывал его доверия — слишком просто одет, офис без излишеств, хотя в хорошем районе. Впрочем, если бы он разбирался в живописи, то понял бы, что картина Эдварда Мунка на стене — подлинник.
— Я могу рассчитывать на секретность? Всё, что я расскажу вам, строго конфиденциально.
Я кивнул, демонстрируя ему своё полное внимание.
— Неделю назад, я проиграл большую сумму, человеку, хорошо известному в криминальных кругах. Некоему Петракову, если эта фамилия вам что-то говорит. У меня с собой не было денег, чтобы ему заплатить. На следующий день он явился ко мне на работу и при всех потребовал отдать долг.
Я послал его к чёрту и сказал, что если он ещё раз сюда явится, то я вызову охрану. А через два дня Петракова нашли убитым у себя дома. Естественно, видеозапись нашей с ним ссоры уже в полиции, и мои подчинённые молчать не станут. Поймите, Влад! Сам факт моего общения с Петраковым меня дискредитирует, и это ещё куда бы ни шло, но меня подозревают в убийстве! У меня есть мотив. Мои друзья в прокуратуре сообщили, что в смерти Петракова, скорее всего, обвинят меня, а теперь и дружки Петракова требуют у меня вернуть долг.
— А какой размер долга? — поинтересовался я.
— Первоначальный — пятьдесят тысяч долларов. А сейчас все эти проценты и всякая чушь, ну вы меня понимаете. Можно подумать, у нас был договор про пеню.
— Не имею ни малейшего понятия. Я, знаете ли, с бандитами в карты не играю, просветите.
— Они хотят сто тысяч, и самое ужасное — они уверены, что это я убил Петракова. Даже если я отдам им деньги, они же начнут мстить за него!
Вот уж несусветная ерунда! Неужели Грабовский думает, что бандиты будут мстить за этого Петракова? — подумал я.
— Что же вы хотите от меня?
— Я хочу, чтобы вы провели спиритический сеанс, или как там это называется, вызвали душу Петракова и выяснили у неё, кто убийца.
— Но полиции нужны доказательства. Вряд ли их заинтересует мнение медиума.
— Найдите мне убийцу, а доказательствами займутся мои друзья.
— А вы благородный человек, господин Грабовский. Другой бы на вашем месте подставил какого-нибудь бедолагу.
— Знаете, Влад, правду не утаишь. Сфабрикованное дело развалится при первом удобном случае, и у меня появится ещё больше проблем. Намного проще будет, если мы узнаем, кто настоящий преступник.
— Вы убедительны, Грабовский. Поехали. Лучше всего провести сеанс на месте убийства или там, где сейчас находится тело. Но так как мы не знаем точно место убийства, предлагаю второе. Вы знаете, где тело?
— Да. Труп забрали из морга, и сейчас он в доме. Я бывал там, и охрана меня пропустит.
— И вот ещё что — мои услуги стоят дорого. Сумму я назову потом, но отказаться вы не сможете. Учтите — вам придётся заплатить.
— Как скажете.
Мы приехали в дом к Петракову примерно через час. Именно столько нам понадобилось, чтобы преодолеть питерские пробки. Дом выглядел так, как я и ожидал. Интересно, почему у всех разбогатевших в девяностые одинаковый вкус, вернее его отсутствие? Вся эта лепнина на потолке, львы у входа, обилие позолоты. Зачем им этот византийский шик?
Гроб стоял в центре большого зала, заставленного цветами и венками.
В высоких канделябрах на столе горели свечи.
— Выйдите, будьте добры! — сказал я Грабовскому, и тот нехотя подчинился.
Я сразу почувствовал присутствие души умершего. Обычно, она неохотно оставляет тело первое время после смерти.
— Ответь мне! — приказал я, и по залу пробежал слабый ветерок. Лёгкие занавески качнулись, а пламя свеч замерцало, но вскоре всё замерло.
— Приказывай, господин! — раздался лёгкий, еле слышный голос, напоминающий шорох сухих листьев в осеннем лесу.
— Расскажи, кто убил тебя? — сказал я.
— Я бессмертна.
— Я имел в виду твоё тело. Не заставляй меня ждать!
— Его имя Иван. Твой спутник знает, о ком я говорю.
Я хотел уходить, но вдруг что-то меня остановило.
— Почему ты назвала меня господином? Ты знаешь, кто я?
— Я назвала тебя тем, кто ты есть, господин. Для моего внутреннего взора нет преград.
— И я могу тебе приказать?
— Я в твоей полной власти, господин.
— Тогда назови моё имя! — воскликнул я.
Наступила тишина. Затем раздался голос, похожий на шорох осенних листьев.
— Прости, я не могу. На нём запрет.
