Мирела рассеяно окинула взглядом Бернта. Он смутился: знал бы, что увидит принцессу, обязательно бы побрился. Одна прядь длинных темных волос упала на лоб, и он машинально откинул ее.
— Так что у вас случилось, граф? Вы выглядите не очень хорошо. Надеюсь, с вашей матушкой все в порядке. Я помню ее. Она играла со мной в детстве.
Леди Бернт и вправду какое-то время была фрейлиной королевы Езеты и няней юной принцессы, но Рекем был уверен, что Мирела этого не помнит.
— Леди Бернт, — он прочистил горло и продолжил. — Моя мать в тюрьме. Я хотел просить вас…
— Что?! — Мирела напряглась. — Леди Бернт в тюрьме? Как это могло случиться? Это же бред какой-то. Ей ведь уже шестьдесят лет…
— Шестьдесят три, — уточнил граф.
— Я в жизни не знала более доброй и безобидной женщины. В чем ее обвиняют?
— У нас нашли… — Рекему нелегко было говорить об этом, но принцесса должна знать все. — У нас дома сделали обыск. Видимо, кто-то донес. И нашли небольшой кусок холста с изображением герба… И в этом гербе… Там листья яйтана*, а под ними —
* яйтан — редкое дерево, растущее в Гереле преимущественно на юге, возле столицы Лейна, в древности было избрано символом Лейнской династии, к которой принадлежала королева Езете и, соответственно, принцесса Мирела.
огнерогий иттай*… Так что ее обвинили в государственной измене и подготовке заговора.
*огнерогий иттай — мифическое животное, конь с пятью светящимися алыми рогами вместо гривы. По легендам обладал разумом и венчал на царство людей по своему выбору
В комнату неслышно вошла горничная. Сервировала стол для чая, вслед за этим наполнила чашки и села в дальний угол на маленькую скамеечку.
— Да это же бред какой-то! — натянуто рассмеялась Мирела. — Герб… Она что, сама его рисовала? Художника, я думаю, не нашли?
— Я не знаю. Возможно, нашли. Возможно, он и донес.
— Послушайте, граф, вы что, действительно верите, что ваша мать могла заказать такой герб?
Да, он верил. Лет с семи, как только родилась принцесса, он помнил, как мама шутила о том, что его невестой станет принцесса крови. И когда нашли эту улику… Но ведь это не повод арестовывать ее! Никакого заговора не было, только герб. Он и не видел принцессу до сих пор ни разу.
— Да что с вами, граф? — удивленно всматривалась в него Мирела. — Леди Бернт — она же умная женщина, иначе бы она не дружила с моей матерью. Неужели бы она стала хранить такое у себя? Неужели бы заказала такую вещь у художника? Нет, тут все подстроено. Конечно, подстроено. И я сегодня же напишу его величеству. Скорее всего, кому-то потребовались ваши земли. Ведь ваш родовой замок недалеко от столицы?
— Да, ваше высочество, — он поразился, как точно она все подметила, несмотря на то, что столько лет находится в глуши и почти ни с кем не общается.
— Я прошу вашего разрешения… Могу я от вашего имени предложить королю выкуп? Леди Бернт отпустят, но ваш замок…
— Все что угодно, ваше высочество! — горячо воскликнул он. — Мне дорог родовой замок, но жизнь матери с ним не соизмерима. Пусть дадут нам небольшой, самый скромный приют, но отпустят ее. Только я должен предупредить вас… Король Манчелу и сам предлагал ей свободу. Если она отречется от церкви Хранителей Гошты и примет помазание в Святой церкви, то ее отпустят, возвратив все замки. Если же она откажется, то через месяц ее казнят.
Святая церковь была еще одной "шуткой" короля, с помощью которой он пополнял казну. Говорят, это та же Сайхат подсказала ему, что если он объявит государственную религию вне закона, а вместо этого создаст новую, главой которой будет являться он сам, то будет очень легко отнять имущество у тех, кто не пожелает предать свою веру. Да и храмы церкви Хранителей Гошты заодно можно ограбить — за долгие века там накопилось немало золота.
— То есть я права, — подвела итог Мирела. — Все дело в ваших землях и деньгах. Королевский указ уже зачитали?
— Да. Я присутствовал при этом.
— Это плохо. Его величество не любит отказываться от своих слов. Но я все же напишу ему. Если все дело в деньгах, он может согласиться на такие условия. Он же понимает, что леди Бернт не предаст свою веру. Он должен согласиться.
— Ваше высочество… — Рекем проглотил ком в горле, чтобы голос не звучал хрипло. — Вы наша единственная надежда…
— Эль-Элион наша единственная надежда, — строго возразила Мирела.
— Бог редко вмешивается в то, что происходит на земле… — горько заметил Бернт. — Мой отец… старший брат… теперь мать. Разве Бог… — осмелев он посмотрел ей в глаза и запнулся на полуслове, будто наткнулся на холодный клинок.
— Не смейте так говорить, — холодно и раздельно произнесла Мирела. — К сожалению, четверть часа, отпущенные нам, истекли. Я напишу письмо немедленно, — она сцепила пальцы перед собой. — Мой слуга доставит письмо в Беероф в течение недели. Но вас я попрошу задержаться, пока не придет ответ.
— Да, ваше высочество, — он встал и поклонился. Подождал, пока она выйдет из комнаты в сопровождении горничной. И только после этого усмехнулся.
Не слишком она верит в помощь Эль-Элиона, если попросила его остаться. Да, его слова звучали как богохульство, но Бог не вмешался и не вернул королеву Езету ко двору. И принцесса Мирела, эта светлая девушка, проводит лучшие дни в старом, заброшенном замке. А ему надо остаться, потому что если на этот раз король не захочет исполнить просьбу дочери, то следующим арестуют его.
9 юльйо, лес рядом с Жанхотом, Энгарн.
Ялмари ночевал в сигнальной башне. Как всегда золотой знак сделал свое дело: особому посланнику королевы выделили лучшую комнату. Конечно, в круглой башне, где жил отряд из пятидесяти солдат, поддерживающих порядок в окрестных деревнях, особого комфорта не найдешь, но Ялмари привык обходиться малым: ему дали постель, воду, чтобы искупаться и побриться, — значит, все не так уж плохо.
Рано утром он надел неизменную черную куртку, спускающуюся ниже бедер, надвинул на лицо старомодную широкополую шляпу и спустился вниз. Провожать его вышел капитан. Он будто караулил: стоило Ялмари пройти мимо его комнаты, как скрипнула дверь — и капитан пошел следом.
На первом этаже башни, Ялмари взял под уздцы лошадь, на которой приехал вчера. Он мог взять любую — обычно именно в сигнальных башнях он менял их, чтобы быстрее добраться до места. Но сейчас резвый скакун ему уже не требовался, так что он оставил того же. Выведя за собой лошадь из башни, он повернулся к капитану, чуть сдвинув шляпу на затылок. Здесь уже рассвело — красное солнце Гошты летом всходило рано. В лесу, видневшемся на горизонте, сумеречно, а посреди поля, где стояла башня, казалось, что уже наступил день.
