Уже совсем стемнело, и выкатилась на темно-синее небо желтая луна. Проплывали мимо силуэты деревьев, и бежали вдоль полотна, ломаясь, квадраты освещенных окон. Проскочили с грохотом мост над рекой, блеснула под луной вода, показались домишки с треугольными крышами. Там сейчас уютно и тепло, там пьют вечерний чай и расстилают кровати.
— А еще у тебя будет самая сухая хижина и много жен. А подданные будут приносить тебе самые крупные орехи и самые спелые плоды, — продолжала щебетать Зяура.
Электричка въехала в город. Домишки сменились гигантскими сотами многоэтажек. Вдоль полотна растянулось шоссе, и побежали по нему лупоглазые автомобили. А Зягура все расписывала прелести королевской жизни.
— У тебя будет право первого куска мяса.
При слове «мясо» желудок Семена уныло сжался.
— Это как, право первого куска?
— Охотники будут приносить тебе пойманную дичь и просить разрешения ее съесть. А ты сперва отрежешь себе лучший кусок и выберешь самые сладкие мозговые кости. А если что-то останется, отдашь им.
— Зягура, не смогу я на тебе жениться, — вздохнул Семен. — Мне и самому сейчас есть нечего, а теперь еще и тебя кормить придется.
— О, пусть моего господина это не волнует! — с жаром откликнулась Зяура. — Я могу прокормиться сама, и смогу прокормить мужа, каким бы неурожайным не выдался год.
Они вышли из электрички, прошли по мокрому от дождя перрону и нырнули в метро, затерявшись в толпе. В электрическом свете среди цивильно одетых граждан Зягура смотрелась, как дикарь на светской вечеринке. Пассажиры с удивлением пялились на ее босые ноги и нелепый мятый пиджак, накинутый поверх растянутого свитера. А Зягура встречала эти бесцеремонные взгляды с королевским достоинством, светилась от гордости и продолжала нести ахинею:
— Еще у тебя будет право первой ночи. Самые красивые девушки почтут за честь потерять девственность на твоей пальмовой подстилке.
— Зягура, ты помолчала бы, пока мы не доехали, а? — не выдержал Семен, поймав на себе возмущенный взгляд дамы в синем костюме.
— Как будет угодно моему повелителю, — поклонилась Зягура и заткнулась в почтительном молчании.
Молчала она не долго. Как только они выбрались на поверхность и двинулись по опустевшим улицам в сторону дома, Зягура завела старую песню:
— Все-все в Зулумбии будет принадлежать тебе. Все-все до последнего камня на дороге. Каждый дикий слон, каждый баобаб и каждая лиана будут иметь метку с твоим высочайшем именем. И ни один зулумбийский цветок не будет сорван без твоего разрешения! А каждый житель будет твоим добровольным рабом.
Семен, оставшись в одной футболке, зябко ежился и пытался отогреть руки в карманах джинсов. В кроссовках хлюпало, и промокшие до колен штанины противно облепили ноги. А Зягура бодро шлепала по лужам и, казалось, не чувствовала ни холода, ни усталости.
— А у вас в Зулумбии тепло? — невпопад спросил он.
— У нас вечное лето! Урожай созревает два раза в году, и не бывает зимы. Круглый год цветут деревья, и птицы не покидают гнезд… О-о-ой!..
Семена аж в жар бросило. Зягура исчезла, как сквозь землю провалилась.
— Эй! Зягура! Ты где?
— Здесь, мой господин! — отозвалась она откуда-то снизу. — Я попала в ловушку для шакалов и не могу выбраться. Будь осторожен. Она у тебя под ногами.
«Ага, в люк провалилась», — догадался Семен. Он присмотрелся, увидел черную дыру открытого люка, опустился возле нее на колени и заглянул внутрь. Темно, хоть глаз вырви.
— Заура, там на стенках должны быть скобы. Цепляйся за них и вылезай.
— Я не знаю, что такое скобы, — скорбно отозвалась Зягура. — У нас в Зулумбии очень просто устроены ловушки — яма и все.
— Ну, это такие железные ступеньки. Пощупай стены. Нашла?
— Я не знаю, что такое ступеньки, — голос Зягуры дрогнул. — У нас в Зулумбии нет ступенек.
— Гос-с-споди! Да что у вас там вообще есть? — возмущенно зашипел Семен, нашаривая ногой верхнюю опору.
— Все остальное есть, мой господин! — с готовностью отозвалась Зягура. — Есть копья с железными наконечниками и оперенные стрелы. Есть топоры, чтобы затачивать острые колья, и ножи, чтобы снимать с добычи шкуру…
«Достану ее и убью!» — мрачно думал Семен, погружаясь под нескончаемый лепет в зловонный канализационный колодец.
Когда они наконец-то добрались до дому, Семен, негнущимися от холода пальцами нашарил в кармане ключи, открыл дверь, стянул с себя мокрую одежду, плюхнулся на кровать и мгновенно заснул.
Снилась ему прекрасная южная страна с красными закатами, стада неторопливых слонов и изогнутые тени тропических деревьев. Полуобнаженные чернокожие люди в разноцветных бусах расступались перед ним с поклонами и протягивали корзины с едой. Четверо мускулистых охотников в узких набедренных повязках волокли привязанную за длинные ноги антилопу, и ее рога чертили на песке две бесконечные, как рельсы, параллельные линии. Охотники положили добычу у ног Семена, отошли на два шага назад и почтительно замерли. Мертвая антилопа, неловко запрокинув голову, смотрела на него покорными синими глазами. Семен снял с пояса кривой нож, ухватил его поудобнее за костяную ручку, размахнулся и вонзил острие в упругую ляжку. Антилопа неожиданно дернулась и забилась на земле в истошном женском визге.
Семен вскочил в холодном поту. В комнату вползал рассвет. На коврике возле кровати сладко посапывала свернувшаяся калачиком Зягура. Семену стало стыдно. Поступил, как белый плантатор, — уснул на кровати, а девчонку на полу бросил. Стараясь не шуметь, он встал, разложил кресло, достал из шкафа запасное одеяло и легонько потряс Зягуру за плечо.
— Слышь, Зяма, ложись на кресло. Я тебе постелил.
Зягура послушно перебралась на расстеленную постель и завернулась в одеяло, как в кокон, только макушка осталась снаружи торчать. А Семен уныло смотрел как светлеет за окном и думал о том, что никогда и не мечтал стать королем. Пределом его детских фантазий был блестящий шлем пожарного. Но даже пожарного из него не вышло. Кто он сейчас? Падкий на халяву торчок и лоботряс, порой сам себе противен. Живет, как последний алкоголик, в комнате с колченогой мебелью и засаленными обоями, мелочно треплет нервы соседке и ворует из ее кастрюль пищу. А накурившись в сопли, философствует о буддизме, воображая себя достигшим просветления. Ну ее к черту, такую жизнь! Уж лучше быть королем несуществующего королевства.
— Зягура, я согласен стать вашим королем, — сказал Семен, как только Зягура проснулась и напялила свитер.
Она вспыхнула от радости, захлопала в ладоши и, улюлюкая, заскакала по комнате в диком танце. Потом остановилась и сказала неожиданно серьезно:
