В лицо ударил ледяной ветер, глаза вновь заслезились.
Рудо вычуял направление и побрел на юг, к лесу, маячившему на горизонте.
Он очень надеялся, что встретит охотников прежде, чем замерзнет. Мечтал о домике в лесу, о запасе дров и котелке, в котором можно растопить воду, о ночлеге под крышей.
Эта скромная сиюминутная мечта вдруг показалась гораздо важнее, чем огромная предыдущая.
"В году же три тысячи двенадцатом от сотворения случилось так, что Рудо, младший сын владетеля Шроста, ушел в Предел юга, чему было восемь свидетелей, коих Рудо оставил на границе пустыни, вышел же из Предела севера, чему было шестеро свидетелей. Тех же, кто пробовал повторить его деяние, более не встречали…".
Часть первая
Осень. Секретарь. Дорога
1. Собра — баронство Брулен
Небесное сияние достигло своего пика, и свет сумел пробиться сквозь пыльное потолочное окошко библиотеки. Саннио поморщился и отодвинул свиток от яркого пятна. На старые рукописи свет действовал разрушительно, и библиотекарь оторвал бы ему голову, заметь он, что Саннио позволяет небесному свету коснуться и без того выцветших чернил.
Юноша всей душой ненавидел работу переписчика, но Сотворившие в непостижимой мудрости своей благословили его четким ровным почерком и внимательностью. Он никогда не пропускал слов, не сажал помарок, и, даже уставая, не начинал мельчить или, напротив, писать слишком крупно. К несчастью, мэтр Тейн, владелец школы секретарей, заметил это еще в первый год обучения Саннио и немедленно приставил его помогать библиотекарю. За это даже платили, половину сеорина в седмицу — лишь вдвое меньше, чем получали столичные переписчики, но приходилось вставать с первым небесным светом. Работать при свечах мэтр Тейн запрещал: многие ткани были пропитаны предохраняющими составами, которые вспыхивали от малейшей искры, и, пока товарищи сладко сопели в дортуарах, Саннио корпел за столом в обнимку с чернильницей и склянкой мелкого песка.
Он уже окончил полный курс обучения и теперь ожидал решения своей участи. Судя по некоторым намекам, мэтр решил оставить его при школе, и Саннио это пугало. За четыре года он досыта наелся школой мэтра Тейна: переписыванием старых пыльных свитков, подъемами затемно и обязанностью отправляться в постель, едва небесный свет начнет угасать. Строгая дисциплина, обильные, но пресные обеды, обязательные упражнения на воздухе — в любую погоду, хоть в самую жару, хоть в проливной дождь, один-единственный свободный день в три седмицы… Саннио был готов служить у кого угодно, — лишь бы не в школе, — но он принадлежал мэтру Тейну. Все, что было на нем надето, все, чем было набито его брюхо, тоже принадлежало мэтру Тейну, и мнения ученика никто не спрашивал.
Узкая рука с длинными желтоватыми ногтями легла на стол рядом с чернильницей. Саннио кивнул, показывая, что заметил пришедшего, все с той же размеренной аккуратностью вывел последние слова во фразе, поставил точку и только после этого отложил перо. Поступи он иначе — выволочки не миновать.
— Встань, Васта.
Саннио отодвинул стул и поднялся. Мэтр Тейн был ему по плечо, но Саннио все равно казалось, что тот смотрит на ученика сверху вниз. В тщедушном на вид человечке с редкими пепельными волосами и сероватым оттенком кожи было столько тихой уверенности в себе, что рядом с ним затыкались и рослые буяны. Скептически оглядев Саннио, мэтр достал из кошелька на поясе несколько спичек и протянул их юноше.
— Сведи пятна с губ и подбородка.
Ученик не удивился осведомленности мэтра о том, что в кармане, подшитом изнутри к поле ученической куртки, Саннио таскает осколок зеркала. В школе говорили, что мэтр Тейн знает сны любого из учеников, и эта шутка была подозрительно похожа на правду. Саннио послюнил головку спички, натер размоченной серой чернильные пятна вокруг губ, на щеке и подбородке. Они заметно поблекли, но не исчезли.
— Пойдем, — бесстрастно кивнул мэтр.
Задавать вопросы, пока не дано на то разрешение, правилами школы запрещалось, и Саннио молча, с равнодушным лицом шел по коридорам школы вслед за мэтром. Не выдавать своих чувств ни выражением лица, ни движениями тела его научили еще в первый год — и отнюдь не ласковыми увещеваниями. К концу первого года тринадцатилетние мальчишки, не меняясь в лице, принимали самые несправедливые наказания и выслушивали поношения, от которых и священник бросился бы в драку.
— В молчании достоинство, в смирении невинность, — по десять раз на дню повторял учитель, заставляя ребят то ковшом вычерпывать выгребные ямы, то отдавать свой обед свиньям на заднем дворе.
Все это полагалось делать не только молча, быстро и без единого возражения, но и с изяществом. Те, кто позволял себе возражать, кривить лицо или просто был слишком неловок, покидали школу. Для сирот, которых набирал по приютам мэтр Тейн, это было равнозначно отлучению от Церкви, и мальчишки старались, как могли.
Саннио слегка замечтался о будущем, и, вернувшись, обнаружил, что поднимается следом за мэтром по лестнице на третий этаж. Сюда, где располагались личные покои и кабинет мэтра директора, он еще ни разу не попадал. Прихожая была обставлена с той же аскетичной простотой, что и прочие помещения школы. Свежая побелка стен, вешалка из темного мореного дерева, низкая скамья под вешалкой. На вешалке висели серый плащ-капа с серебристым шитьем по подолу, не слишком новый, и серая же шляпа. Герба Саннио не разглядел: он терялся в складках тяжелой ткани. От вещей тянуло чуть горьковатым запахом духов.
— Ваша милость, это Саннио Васта.
Юноша поклонился от порога, сделал три шага и замер, разглядывая сапоги незнакомца. Поднять глаза он пока не смел; оставалось удовольствоваться наблюдениями за обувью гостя. Судя по увиденному, посетитель много ездил верхом и не меньше ходил пешком, был весьма состоятелен и обладал отменным вкусом, но слегка пренебрегал новейшими выдумками галантерейщиков.
— Осмелюсь заметить, что Васта — лучший выпускник моей школы за последние три года. Он отменно усерден, обладает великолепной памятью, в совершенстве освоил все курсы. Достойный помощник для вашей милости. У него великолепный почерк, он пишет быстро и, разумеется, без единой ошибки, обладает необходимой почтительностью, сообразителен.
Саннио пришлось сильно постараться, чтобы и далее сохранять бесстрастность, подобающую воспитаннику школы секретарей. До сих пор он слышал о себе совсем другие вещи — что он дармоед, каких еще не видела школа мэтра Тейна, криворукий лодырь с дырой промеж ушей, тупица и наглец.
