Я лениво, растягивая удовольствие от того, что никто не подгоняет, оделся в сравнительно новое (если поставить рядом понятия «новое» и «не поношенное»), и спустился на первый этаж.
Бармен приветливо кивнул, когда я проходил мимо. Больше никто внимания не обратил. Собственно, никто и не должен обращать. Пора отвыкать уже. Все время коситься по сторонам тоже не стоит.
На улице я тотчас наткнулся на группу подростков, оживленно привязывающих очередной патрон с фейерверком к ближайшему столбу. Все пространство вокруг бара было утыкано интермобилями. Почти из каждого доносилась бодрая музыка, смешиваясь в однородный хаос, так что понять, кто и о чем поет, было весьма сложно. Подростки распивали спиртное и наперебой поздравляли жениха и невесту, которых поблизости, кстати, не наблюдалось.
Бабахнул патрон. В небо взмыла струя красного огня, под общий радостный вопль разлетелась разноцветными звездочками.
Подойдя к ближайшей группе празднующих, я поинтересовался, не знают ли они, случаем, где здесь поблизости есть ночные клубы вироматов? И чтобы круглосуточные.
Подростки оживленно и наперебой указали дорогу, напоследок одарив тремя банками пива. Я пообещал, что немедленно выпью за здравие жениха и невесты, и свернул в переулок, как показали.
За спиной вновь бабахнуло. В номер, судя по всему, можно будет возвратиться только под утро. Прислонившись спиной к холодной стене, я открыл одну банку, пустив пену между пальцев, и сделал несколько глубоких глотков. О, пиво! Вот уж чего действительно не хватает в тюрьме, так это пива. Тот же самый Пух, зараза, сядет, бывало, на стуле перед решетками, с упаковкой, и давай банку за банкой выдувать, а еще журнальчик читает, картинно так, черным глазом из-под черной же брови зыркает, наблюдают или нет? А мы наблюдали. Глотали вязкую слюну и наблюдали. И каждый корил себя — ну, зачем смотришь-то? Зачем распаляешь желание? А ведь не оторвать взгляда. Природа человеческая такая. И против природы, стало быть, не попрешь.
Допил я пиво, захлебываясь, кашляя. В носу здорово защипало. Смял банку и отшвырнул в сторону. Тотчас открыл вторую, а за ней и третью. Пил, как воду, наполняясь до предела безудержной радостью. Дайте только до кредиток добраться, уж я напьюсь как не знаю кто! В зюзю! В мешок с опилками! Чтоб меня из бара на руках выносили, а я блевал из стороны в сторону и языком ворочал бессвязно. Эх! Уж и не помню, когда такое в последний раз было! И в груди от приятной мысли сразу огонек зародился. Кончики пальцев покалывать начали. Запаянные скретчеты зачесались, туго так, словно под кожей. Сколько раз я их расчесывал? До крови, ногтями, кожу сдирал. Знаю же, что не поможет. Стоит пломбу сковырнуть, как замкнет цепь, пройдут по нервам сигналы, и скрючит меня так, как никогда раньше не скрючивало. Замначальника второго отдела, капитан Бобров, когда скретчет у виска запаивал, наставительно так говорил: «Знаете, Павел, а я вам сочувствую. По-настоящему. У вас скретчетов по всему телу, больше чем у иных людей родинок. Контакт сильный получится. Если один сдерете, все полетят. А нервная система ваша не выдержит. Сразу же и подохнете, как пес». И голос у него спокойный такой, без издевки. Как специалист говорил, а не как замначальника. От голоса его меня в тот момент до костей пробрало. Думаю, что именно Бобров удержал меня, когда первая волна накатила, когда лихорадило без Ниши, когда ногти ломал, скретчет ковыряя. Сейчас, конечно, легче. Правда, не представляю, что будет, когда по Городу прогуляюсь. После долгого перерыва, говорят, лихорадит, будто чумного. Но, думаю, выдержу. Куда же я без Ниши. Куда же я без Города, в конце концов.
Миновал я несколько проулков и вышел на неказистую площадь, где и приметил клуб вироматов. То ли следуя моде, то ли ввиду какой-то договоренности, все клубы, где в w-нэт официально входить можно, как один похожи на приземистые, наполовину похороненные под землей домики. Внешне — выложенные деревом по старому стилю стены, угловатые черепичные крыши, узенькие оконца, косая дверь. Толкнешь такую дверь — и обязательно заскрипит, а если приглядеться, обшарпанный линолеум на полу разглядеть можно, с протертыми дырами, паутину в углах и на рекзаторах света. Странно, что вообще здесь, около тюрьмы, виромат поставили. Три года назад даже мечтать о таком не смели, а сейчас. Видно, через несколько лет город и это маленькое околотюремное поселение вместе срастутся. Световую линию сюда проведут, транспорт пустят, поставят небоскребов штуки три — вот вам и новый микрорайон…
А изнутри наполнен клуб привычным гулом. Мониторы гудят, системные блоки гудят, шлемы гудят, вентиляторы под потолком тоже гудят, воздух разгоняя. Гудит смотрящий, играющий в какую-то игрушку с подключенным к левой руке джойстиком.
Остановился я на пороге, втянул воздух полной грудью, огляделся внимательней. Хорошо! За три-то года, пожалуй, отвык немного, но стоило окинуть взглядом клуб и все, что было забыто, что, казалось, похоронил я в камере моей двухместной, пробудилось, вылезло сквозь поры в коже, запрыгнуло в сознание, ломая все мыслимые и немыслимые преграды.
Прикоснуться бы… воткнуть в скретчет проводок… питание подвести… и окунуться…
— Сколько за час, братишка? — спрашиваю у смотрящего. Молодой парень, наверное, всего на год или два старше меня, коротко стриженый, худой и длинный, словно баскетболист. Хорошо хоть потолки позволяют стоять, не пригибаясь.
— А разрешение есть? — конечно, он смотрит на запаянный на виске скретчет. Пока я волосы не отращу, все смотреть будут. Рабам и преступникам древних государств тоже метки на лбу выжигали каленой кочергой или еще чем. На всю жизнь. Чтоб люди видели и знали — этот совершил преступление. Полез, куда его не звали, взял, что не положено, может, приказ хозяина не выполнил или сбежал. А если по сути разобраться, то метка для меня самого. Напоминание. О том, где я был и что видел. О том, что люди вокруг чище, лучше, добрее. Вон тот мальчишка за монитором, сопляк еще, ему, наверное, и шестнадцати нет, взял денег у мамаши, сидит в w-нэт всю ночь напролет и проблем у него никаких нет, разрешения никто не спрашивает. А я, как последняя шавка подзаборная, должен везде таскать с собой пропуск, документы, доказывать, что не верблюд.
— Есть, — цежу сквозь зубы и опускаю на столик перед смотрящим разрешение. Хотя, какое там разрешение? Скорее наоборот. Там целый список мелким шрифтом чего мне нельзя, куда совать свой нос не следует, какие ограничения есть, а каких нет.
— Внешний доступ? — сверившись с разрешением, переспрашивает смотрящий.
Ежу понятно, внутренний-то у меня запаяли. Или, может, ему последний скретчет показать? И вход, штаны спустив, обнажить, чтоб увидел?
