— Ну ступай, мальчуган, — говорила Тереса, подталкивая меня к краю обрыва, — пойди полетай!
ПОЛЕТАЙ!!!
…Однако все эти события происходили со мной много позже, пока же я оказался перед весьма простым выбором: остаться с чудовищными крикливыми и странными женщинами или расстаться с жизнью и лежать среди острых камней на самом дне глухого каменного колодца. Будучи уже тогда необыкновенно смышленым и рассудительным мальчуганом, я легко представил себе, что произойдет в том или ином случае, потом сделал вид, что усиленно размышляю, даже наморщил лоб, старательно изображая мыслительный процесс, потом вздохнул и громко проговорил:
— Я есть хочу!
— Прекрасный ответ, — заметила Селена, которая тоже подошла и присела на корточки, — кажется, он хочет остаться с нами… Мы ему понравились.
Теперь втроем они взирали на меня. Селена и Тереса с едва заметными улыбками на лицах, а Габи, крепко сжав пухлые губы.
— Больше ты ничего не хочешь, человечек?! — с издевкой поинтересовалась она и тряхнула рыжей шевелюрой.
— Хочу, чтоб ты замолчала, — ответил я, что еще раз подтверждает тот факт, что даже в столь юные годы я обладал острейшим разумением, которое со временем все возрастало… А вызвано оно было, вне всяких сомнений, богатым опытом моих прежних инкарнаций… Впрочем, об этом позже.
— А, как он тебя приложил?. — Селена засмеялась, пока бледная от гнева рыжая ведьма скрежетала зубами.
— Я тоже чувствую, — после недолгой паузы произнесла Тереса, — в нем что-то есть. Что-то древнее, возможно темное…
— Наглость в нем есть, — с яростью сообщила Габи.
— Это неплохое качество для чернокнижника. — Тереса радужно мне улыбнулась. — Посмотри, какие у него благородные черты лица, тонкий орлиный нос…
— Распустили детей, — проворчала рыжеволосая, — распроклятые люди…
— Решено, он остается… — Тереса встала с корточек и взяла меня за руку. — Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
Мы пошли к бревенчатой избушке. Габи фыркнула и сплюнула на землю:
— Ну и пожалеете об этом…
Внутри жилище ведьм оказалось очень уютным. Что, впрочем, неудивительно, когда в заброшенном домике живут втроем одинокие женщины, пусть это даже озлобленные на весь мир ведьмы, иногда крадущие детей. Такой красоты в своей короткой жизни я еще не наблюдал. Убранство было подобрано со вкусом и любовью к крепким вещам из светлых пород дерева и изящным металлическим украшениям. Люстры и ручки дверей были отлиты из благородной бронзы, эстампы в тяжелых рамах сверкали золотом, а на комоде стояла огромная серебряная ваза с причудливой гравировкой — два мускулистых гиганта, ухватив друг дружку за причинные места, застыли с выражением бесконечной печали на лицах. Открыв от восторга рот, я не в силах был даже пошевелиться. Так и замер на пороге, пока Тереса мягко не подтолкнула меня чуть пониже спины.
— Что, нравится? — спросила она.
— Не очень, — ответил я, воровато оглядываясь кругом, — видали и получше…
— Я предлагаю избавиться от него, чтобы нам потом не пожалеть, — сказала Габи, когда они с Селеной остались вдвоем, — а в ученицы взять девочку. Сколько я ни общалась с мужчинами, из этого ничего хорошего не выходило.
— Но это же ребенок, — возразила беловолосая. — к тому же очень симпатичный И, кажется — думаю, мы все это ощутили, — не лишенный темного таланта.
— Ребенок, — фыркнула Габи, — каких-то десять лет, и он уже будет не ребенок… а… а жеребенок. Здоровый молодой жеребчик. И что ты тогда скажешь? Тебе двести сорок три, а рассуждаешь, как незрелая девка.
— Я и чувствую себя девочкой. — Селена улыбнулась.
— А должна чувствовать себя дурой. — Габи презрительно сморщилась. Тереса распахнула дверь.
— Он уснул, — сообщила она.
— Что, так сразу? — удивилась Габи. — Как-то это подозрительно.
— Должно быть, устал в дороге, — с заботой в голосе проговорила Селена, — дети так быстро утомляются в этом возрасте…
Я же вовсе не спал, а с интересом подслушивал их разговор. Впрочем, через пару минут ведьмы занимали меня куда меньше. Я вскочил с постели, на которую до этого упал, сделав вид, что засыпаю от усталости, и принялся копаться в ящиках тисового комода, стоявшего в углу. Мне удалось обнаружить в его недрах и прикарманить две баночки с эликсирами, сушеную лягушачью лапку (настоящее сокровище) и серебряное кольцо (можно будет выгодно продать его в Аноре в лавке старьевщика — он никогда не гнушался брать ворованные вещи. Кольцо попыталось укатиться от меня под кровать, но было поймано — от малыша Жака еще никто не уходил. Новообретенные сокровища я спрятал под матрас и тогда, почувствовав уверенность в завтрашнем дне — мне было обеспечено пропитание, я действительно решил вздремнуть. Для ребенка, даже такого бойкого, как я, день оказался слишком насыщен событиями.
На следующее утро меня разбудили очень рано, плотно накормили вкусным завтраком — тарелка манной каши и хлеб с сыром — и стали мучить расспросами, не брал ли я вчера некоторых вещей.
— Конечно нет, — отвечал я как ни в чем не бывало и постарался придать своему лицу выражение кристальной искренности и невинности.
— А давайте съедим его, — предложила Габи, и я ощутил, что в своей короткой жизни никого и никогда так люто не ненавидел, как эту рыжую ведьму, заставлявшую меня снова и снова испытывать страх.
— Оставь, Габи, — Тереса поморщилась, — ты, наверное, сама спрятала куда-то баночки и кольцо, а теперь обвиняешь ребенка.
— Спрятала специально, — поддержала ее Селена, — чтобы извести мальчика, он ей с самого начала не понравился.
Она погладила меня по голове, и я, открыв глаза как можно шире — так мое лицо казалось честнее, я хорошо знал это по опыту, — согласно закивал.
— По поводу «специально» я ничего не говорила. — Тереса строго посмотрела на Селену.
— Где же баночки и кольцо? — задумчиво произнесла она… — Баночки и кольцо… баночки и кольцо…
Ее глаза гипнотизировали меня, проникали в самую душу. «Баночки и кольцо… баночки и кольцо…»
— И лягушачья лапка, — неожиданно вырвалось у меня… Вот уж не думал, что смогу когда-нибудь так глупо проколоться.
…Наказание было чудовищно жестоким. Меня заперли на темном чердаке, где под самым потолком с визгом носились тени летучих мышей. Иногда их перепончатые крылья жестко хлестали меня по лицу и рукам. Не могу сказать, чтобы я когда-то боялся этих отвратительных тварей, но обидно мне было необыкновенно… Я сел, прислонился к стене и горько заплакал. Где моя спокойная жизнь в притоне мадам Агеллы, где каждая из девочек норовила погладить меня по голове и угостить чем-нибудь сладеньким… Я имею в виду настоящие сладости. А вы что подумали? В то время я был еще слишком мал, чтобы думать о сладости женского тепла и ласки… Выпустили меня поздно вечером.
