Здесь, в Демидовске, она не встречала их ни разу, а вот в родном Тишинске видела одного юродивого — он всегда припадал на левую ногу, приговаривая: «Я тебя люблю», и провожал похоронные процессии. Никто не знал настоящего имени, называя его «Ятебялюблю». Говорили, что он обезумел, вынимая из петли любимую жену. Именно тогда молодое ещё лицо перекосила страдальческая улыбка и словарный запас сократился до одной сакраментальной фразы.
— Он, как вампир, высасывает твоё время, а ты ничего не замечаешь! — мучительно морщась, выкрикнул старик. — Все жрут, все, а он — больше других!..
Иветта развернулась и быстро зашагала к автобусной остановке.
— Время лучше убивать, чем терять! — донеслось следом.
На столе, загромождённом пустыми бутылками вина и бокалами, догорала сонная свечка. Сквозняк, пробравшийся с распахнутого балкона, изредка трепал янтарное пламя. Развалившись в старом кресле, Сергей Павлович что-то лениво вещал в усы, будто капитан Парасс? из тетрадок, но сегодня мысли девушки были далеко. Мужчина затянулся сигаретой, и Вета поморщилась: курить она бросила уже давно. Глубокий вдох вызвал неприятную ассоциацию с жадным поглощением чего-то важного.
«…а он — больше других!.. Он, как вампир, высасывает твоё время, а ты ничего не замечаешь!»
— …Нина решила поехать в Пицунду, — отдавался эхом голос старого донжуана.
— Сергей, — задумчиво перебила Иветта, — ты решил, когда едем мы?
По виноватому блеску в тускло-серых глазах и облачку дыма вместо ответа Иветта поняла, когда они едут. Никогда.
— Ты же взрослая женщина, — завёл старую песню любовник, пытаясь подать ей в прихожей остывшее пальто. — Когда-нибудь это должно было случиться. Днём раньше, днём позже…
— Не надо, — сухо отстранилась Вета, — больше не надо.
Она набросила пальто, схватила сумку и ринулась вниз, перепрыгивая через ступеньки, на ходу застёгивая и обрывая пуговицы. Слёзы хлынули неудержимо, застывая на холодном ветру, как обманутое сердце.
Деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже,
а время дороже всего.
Суворов Александр Васильевич
Осенний дождь неустанно молотил по жестяному подоконнику, тёмную комнату заткали паутины теней. Иветта лежала, закинув руки за голову, и беспокойно сверлила карими глазами узорчатый потолок, весь жемчужный от света уличного фонаря. Негодующий взгляд то и дело путался в замысловатых изгибах, тугие мысли бились, словно птицы о стены клетки.
«Бросил меня! Бросил! Как посмел! Жена. Жена… На кой чёрт ему эта курица?! Всё было так хорошо, всех всё устраивало… А, может, и не было? И не устраивало? Может, это меня всё это время обманывали? Крали здоровье, нервы и время?.. Время, время…
Тьфу ты! Опять этот идиот вспомнился!»
Заросшее лицо вновь замаячило настырно, как муха. Черты его постепенно вытягивались, складываясь в большие песочные часы.
Поморщившись, Вета с трудом прогнала назойливый образ.
«Любил ли он меня? Ну, да, конечно, никого он никогда не любил, кроме себя. Любила ли я его? Возможно… Когда-то давно, пока чувство не выродилось в привычку… Тогда почему так обидно?»
Их знакомство больше напоминало дешёвый голливудский триллер, чем романтическую драму. В тот жаркий июньский вечер Иветта забрела на огонёк к старой подруге, а попала на день рождения её брата. Оглушительно звенели бокалы и пивные кружки, бились рюмки, колонки рвало Сердючкой и клубняком. Недоеденная курица покрылась слоем жира, когда кто-то истошно завопил: «А поехали к Лёхе!»
Вета так и не поняла, зачем нужно было куда-то ехать, но так набралась, что бездумно последовала за пьяной оравой в маршрутку, а затем в чью-то занюханную хрущёвку, где попойка, перемежаемая пляской, вспыхнула с новой силой. Гости всё прибывали и прибывали, танцевать стало тесно и тяжко в густом дыме перегара, и девушка выбралась освежиться. В голове стоял такой туман, что она решила прилечь в соседней комнате, но диван уже был завален грудой неподвижных тел, а в кресле дремал усатый мужчина. Вета устало оперлась на шкаф, и в этот момент из зала послышались дикие вопли. Незнакомец вскочил, распахнул дверцы шкафа и втолкнул девушку внутрь. Затем нырнул следом, чудом удерживая створку за сломанный замок. Сквозь щель Вета увидела, как в комнату ворвались люди в масках из лыжных шапочек и прошили спящих длинными автоматными очередями. Протрезвела она мигом, а вопль ужаса задавила мужская ладонь. Пока убийцы орудовали в квартире, в тёмном и пыльном шифоньере, девушка слышала, как тикают часы, как часто бьётся чужое сердце у её левой лопатки, как незнакомец жарко дышит в затылок…
«Но почему? Почемупочему?»
Она порывисто села и, издав звериный рык, запустила подушкой в стену. Заснуть удалось лишь под утро.
Валентин проснулся довольным и практически счастливым. Шрам уже не ныл, а лишь слегка чесался, заживая. «Серых» он так и не встретил. Песка вполне хватило на вчерашнюю брюнетку.
«Почти, как та итальянка с горячей, нагретой солнцем, кожей…»
Мужчина блаженно потянулся, вспоминая, как девушка скворчала в замке ключом, а он в этот момент этажом ниже поворачивал колбы. К тому времени, когда он поднялся по ступеням, жертва застыла у открытой двери. Оставалось лишь втащить её внутрь, захлопнуть дверь и жадно овладеть. Валентин засмеялся.
«Да, я бог. Бог».
Песка вполне хватило набить карманы деньгами, а также закусить копчёным мясом и батоном из чужого холодильника. На случай внезапного бегства осталось совсем немного, но хватит. К тому же, сегодня пора наполнить часы до отказа. Валентин зевнул и сладко потянулся. Ночевать он предпочитал в дорогих отелях, на последних этажах, где можно расслабиться и прилично выспаться, не выдавая себя соседям — в таких номерах их попросту не было.
Местную гостиницу отремонтировали недавно, поэтому она сверкала, как начищенный чайник — тяжёлая люстра в холле, подвесные потолки, новая сантехника, белоснежные обои. Вечерний портье был весьма любезен застыть перед ресепшном, пока гость деловито шарился в стопке электронных ключей. Обнаружив копию в специальном ящике под пластиковым лотком с документацией («идиоты, они все ложат на одно и то же место»), Валентин вернул оригинал на место и прошествовал к лифту.
Мужчина ещё раз потянулся, жмурясь от тёплых лучей, рвущихся сквозь малахитовые шторы, и отправился в ванную. Через несколько минут оттуда донесся весёлый свист и запах пены для бритья.
Иветта изнывала. В тесную приёмную «Центра коммунальных платежей» вместе с нею набилось человек тридцать, потных, негодующих и жаждущих пробиться без очереди. Стоялый воздух, жестоко стиснувший виски, преданно хранил запахи мочи и бедности. Старухи, занявшие немногочисленные стулья, утробно стонали, призывая на головы бухгалтеров-консультантов сталинские репрессии и послевоенную разруху. Где-то в коридоре вяло переругивались:
