— Стемнеет через час, мой господин, — сказал Шмат.
— Вели расчистить дорогу, мы войдем в город сегодня же, — отозвался Император и добавил, уже значительно тише, — что может меня остановить?
Через короткое время дорогу расчистили настолько, чтобы можно было проехать на лошадях. Люди работали неистово, словно предчувствие последней битвы прибавляло им сил.
За воротами дорога была чиста и протоптана, кое-где были видны следы сгоревшего угля, которым обычно посыпали замерзшие мостовые. В воздухе витал слабый запах гари, но дыма не наблюдалось. Наверное, город горел много дней назад и то, до чего смог добраться огонь, уже давно сгорело.
Наш маленький отряд во главе с молодым Императором двинулся вглубь мертвого города, а покрывало ночи стремительно опускалось на Шотоград.
Тихо было вокруг, безжизненно, только хруст снега под копытами и ногами.
Город нас не встречал, не ждал. Ему не было дела до путников, которые проникли в его владения. Город тихо умирал. Тепло покидало его дома, последние капли тепла струились по подземным туннелям и трубам, словно последние клочки воздуха вырывались из легких… снег засыпал улицы, мороз бил стекла, только ветер чувствовал себя здесь полноправным хозяином.
Доводилось нам бывать в мертвых городах, но еще ни разу, после случая в Итаане, я не заходил в город после наступления сумерек. Потому что еще не стерлись из памяти воспоминания о мертвецах, прыгающих с крыш, о безумцах, стреляющих из лука… потому что ночь — время Ловкача, и улыбка его тем ярче сверкает, чем темнее вокруг. Я это знал, и остальные знали, потому и царила тишина…
Сразу за воротами потянулись первые каменные дома и перекрестки. Я ехал чуть позади Императора, не уставая оглядываться по сторонам. Большая рыжая луна, поднимающаяся на трон небосвода, щедро дарила мне возможность посмотреть и запомнить, чтобы потом записать.
Дома. Снег с их крыш не убирали давно, даже печные и газовые трубы (если таковые имелись) завалило сверху большими белыми шапками. Уцелевшие стекла затянуты морозной пленкой, но преимущественно видны черные дыры, и кое-где, развивающиеся на ветру остатки занавесок… И всюду распахнутые настежь двери, словно немое приглашение войти туда, в темноту, в смерть…
На крыше одного из домов лежал мертвец. Его наполовину засыпало снегом, торчали только темно-синие руки со скрюченными пальцами и часть головы — подбородок и губы. Иней осыпал его щетину. Мертвец улыбался.
— Сохрани воистину лик мой в здравии, — прошептал кто-то сзади.
Я нащупал на груди крестик и сжал его через одежду. Я верующий человек и знаю, что кто-то там, наверху, меня оберегает, причем расплачиваться с ним легко — не забывай. Ну, я и стараюсь, не забываю…
Мы прошли достаточно далеко, прежде чем наткнулись на первых безумцев. Горстка людей сидела на дороге, в снегу, и обменивалась между собой одеждами. Люди были совершенно обнаженные, их кожа отливала темно-синим, даже в лунном свете можно было хорошо разглядеть черные гематомы, синяки, покрывавшие тела. Движения людей были вялые, замедленные — они замерзали, что впрочем, не делало безумцев менее опасными.
Шмат выдвинулся вперед, на ходу обнажая меч. Я обернулся и увидел, что двое крестьян достали из-за спин луки и привычными движениями вынимают стрелы.
Заприметив нас, обнаженные безумцы стали подниматься. На ноги удалось встать троим, остальные неуклюже попадали в снег.
— Приветствую, — сказал один глухо. В руках он держал заиндевевшую рубашку в клеточку. На лице безумца застыла вечная улыбка — печать Ловкача — в глазах играли блики глубокого, горящего где-то внутри головы, огня.
— Гости у нас, — так же глухо, с тихим присвистом, словно во рту не хватало нескольких передних зубов, добавил еще один безумец. В его синих пальцах была зажата большая меховая шапка. Она бы неплохо спасла его от холода, если бы безумец додумался надеть ее на голову, — откуда путь держите, добры молодцы?
— Не твое дело, — отозвался Шмат, — убирайтесь с дороги, дайте пройти!
— Нет, — неожиданно вмешался Император, и от его голоса я вздрогнул, — заставь их рассказать, где прячется Ловкач. Они должны знать, они безумцы!
— Верно, — раздалось за нашими спинами, — давайте допросим их.
— У вас отличная шуба, молодой человек, — сказал безумец, держащий рубашку в клеточку, — не хотите поменяться? Конечно, моя рубашка ничто, по сравнению с вашими одеждами, но я могу приплатить! — он похлопал себя по голым синюшным бедрам, и улыбка его, безумная, дикая звериная улыбка, сделалась еще шире, — а, черт, я же совсем обнажен. Нехорошо вышло, перед людьми-то. Срамно.
И неожиданно он откинул голову назад и засмеялся. То был смех не человека, а дьявола, смех безумца, душу которого сожрал адский огонь. Я сжал крестик с такой силой, что кончик проткнул ткань и больно впился вне в палец. Мои глаза напряглись, я огляделся по сторонам. Я вдруг четко осознал, что мы угодили в ловушку, которую устроил Ловкач.
Он мог сделать из человека безумца, выжать его разум, но сам-то он безумцем не являлся.
О, да. Ловкач знал, что молодой Император гонится за ним. Он также знал, что мы дойдем до Шотограда, и что Император не сможет бороться с овладевшим его отчаянием… И теперь мы как мыши, угодившие в лабиринт, но не знающие об этом, и идем на запах сыра, которого, быть может, и нет вовсе, потому что в конце лабиринта нас ждет он… Ловкач.
Может быть, я параноик, но мне безумно захотелось развернуться и убежать прочь из города.
Шмат вдруг сделал шаг вперед, замахнулся и мощным ударом повалил смеющегося безумца на землю. Тот упал, с хрустом ломая тонкий лед на мостовой, но хохотать не перестал, наоборот, смех сделался еще громче и звонче. Меня пробила сильная дрожь, да и всем, наверное, кроме Императора, стало не по себе. За спиной со звоном взвыла тетива, и воздух разорвала тонкая стрела с ярким оперением, звонко ударилась о камни возле смеющегося безумца и разлетелась в щепки.
— Не стрелять! — закричал Шмат, — не стрелять, ироды!
— А пусть стреляют, — тихо произнес тот безумец, что остался стоять, — пусть. Не видать вам Ловкача, хоть ищите, хоть нет. А где он, никто из нас не скажет… лучше давайте поменяемся. У вас великолепный лисий воротник, уважаемый. А у меня есть шапка. Хорошая шапка, на ярмарке купленная. Из зайца иль из соболя. Кто его разберет? Главное, что удобная, верно я говорю?
Да и упавший безумец приподнялся на локте, стер рукой кровь с уголка губы, обнажил желтые зубы в дикой усмешке:
— Ох, и не поздоровиться вам, господа! Не хотите меняться, будем драться, так-то вот! Знайте, с кем дело имеете, знайте!
