Про себя удивившись такой откровенности собеседника, Михаэль долил Фадену вина, поднял бокал и произнес:
- В глупости нашего герцога не упрекнешь. За него и выпьем!
Звякнули бокалы, мужчины выпили до дна, после чего Фаден продолжил:
- Кредиторы Густава множились с каждым днем, а он ничего не мог поделать, кроме того, что возвратить деньги, однако часть средств уже была пущена в оборот и могла вернуться не скоро. Он сильно переживал, но, видимо, поставил перед собой рамки, по которым не следовало брать в долг, еще более увеличивая число кредиторов. И вот настало время, когда Густаву стало нечем расплачиваться. Ни денег, ни имущества, только надежды. Я был одним из первых, кто увидел его в состоянии безумия. Это случилось прошлым летом. Он шел по улице от своего дома в сторону ратуши. На нем были лишь ночная сорочка и колпак. В руках он нес какой-то изодранный листок с нечитаемыми каракулями и схемами, который сам называл письмом к герцогу с предложениями о том, как следует обустроить его владения, чтобы всем жилось счастливо. За несколько дней до этого я видел Густава. Он был сер лицом, понур, но это был Густав Шельдер. А тогда по улице шел грязный и босой сумасшедший. Я не сразу понял, что же все-таки с ним происходит, следствием чего был его вид. И, наконец, осознав, всерьез полагал, что у меня разорвется сердце от переживания за него.
Михаэль достал платок и вытер проступившие слезы.
- Я благодарю Господа, - сипло прошептал Михаэль, - что не видел этого своими глазами, что не застал старого товарища в таком состоянии. Он ведь приходил в себя время от времени. Не представляю, каково ему самому было жить с этим.
- Да, - подтвердил Фаден. - Периодически бред отступал. Однако стоило Густаву понять происходящее с ним, вспомнить о причинах помешательства, как он впадал в прострацию, далее следовал короткий сон, и перед нами вновь представал душевнобольной.
Они некоторое время сидели молча, держа в руках наполненные бокалы и даже не шевелясь. Хозяин трактира подал жаркое, принес еще пару бутылок вина. Не удостоенный со стороны гостей ни единым словом, он быстренько скрылся из виду.
Наконец Михаэль стряхнул с себя оцепенение и попросил:
- Пожалуйста, давайте не будем продолжать эту тему.
- Согласен, - кивнул Фаден. - Господин Бреверн, я хотел поинтересоваться, но считал это несколько бесцеремонным...
- Смело спрашивайте.
- При нашей первой встрече вы обмолвились, что в мекленбургских землях впервые оказались двадцать лет назад. Откуда же...
- Да, около двадцати лет назад, - прервал его Михаэль. - Моя родина малоизвестна и лежит так далеко, что я не удивлюсь, если она сейчас принадлежит французам, итальянцам или туркам. Не удивлюсь, если ее из-за незначительности перестали отмечать на картах. Так что даже упоминать ее не буду, так как вы вряд ли что-нибудь о ней слышали.
Вежливо посмеявшись и поняв, что Михаэль Бреверн не хочет поднимать тему своего происхождения, Фаден осторожно поинтересовался:
- Как же вы познакомились с Густавом Шельдером?
На мгновение Михаэль погрузился в собственные воспоминания, едва заметно улыбаясь им. Наконец он ответил:
- Итак, я только-только начинал свое дело. Впрочем, тогда я еще ничего не купил и ничего не продал, а пребывал исключительно в разъездах, чтобы завести знакомства, найти новые интересные товары и определиться с предметом своей будущей торговли. Так я оказался в каком-то обшарпанном питейном заведении Мекленбурга, - Михаэль неожиданно прервался, обводя взглядом трактирный зал, а затем шепнул: - Знаете, а этот трактир удивительно напоминает то место, о котором я рассказываю. Точь-в-точь. Разница только в том, что у местного хозяина обе руки целы.
Мужчины рассмеялись, а когда успокоились, Михаэль Бреверн, взъерошив свою шевелюру с редкой проседью, продолжил:
- Мне едва исполнился двадцать один год, и я, получив некоторое состояние, удачно ускользнул от какой-либо опеки. Я был предоставлен сам себе и потому нередко ввязывался в пьяные дурачества малознакомых мне личностей. Так получилось, что в том заведении я сильно повздорил с одним из посетителей, завязалась драка, которая обязательно бы закончилась для меня плачевно, если бы не заступничество и помощь Густава. Это сейчас я похож на человека, сотворенного по образу и подобию, а в молодости я более всего походил на нескладного лягушонка. Густав же никогда таким не был. Всего на полтора года меня старше, а крепок телом, широкоплеч, мужественен. Ну, разве что в росте я ему не уступал.
Рассказ Михаэля, яркий и вдохновенный, был полон анекдотичных подробностей и грустных деталей, важных мелочей и уточнений по поводу каких-то сущих пустяков. При этом по его лицу и по интонациям в голосе было очевидно, что воспоминания греют Михаэлю душу. Он подолгу держал веки закрытыми. Ему было приятно заглянуть в дальние уголки памяти, где Густав еще жив, молод и называет его другом.
Он рассказывал, как без малого десять лет вел совместные дела с Густавом, торговавшим тогда тканями, как при любом удобном случае они обменивались письмами и подарками, встречаясь не реже трех раз в год, что не так уж и мало, учитывая разделявшее их расстояние. Потом, после женитьбы Густава, рождения у него сына, встречи стали реже. Михаэль, серьезно занимавшийся в ту пору расширением своей торговли на севере герцогства, не смог прибыть ни на свадьбу друга, ни на крестины его сына, о чем сейчас сильно переживал, будто это могло отсрочить кончину Густава или облегчить его последние дни.
Михаэль упомянул, что письма и встречи прекратились, когда его товарищ решил полностью переключиться на торговлю лесом. В последние годы он ничего не слышал о Густаве, тем не менее часто его вспоминал. И вот месяц назад ему сообщили о смерти старого приятеля после долгой болезни. Бросив все, Михаэль тотчас направился в Зеенвиц, чтобы хотя бы поклониться могиле Густава.
Семья покойного встретила Михаэля недружелюбно, поначалу приняв его за очередного кредитора. Их отношение коренным образом изменилось только тогда, когда Михаэль без упреков и споров заплатил по всем долгам Густава Шельдера и долгам его семьи, которые образовались уже после смерти друга и оказались немалыми.
- Теперь же я не в состоянии оставаться в доме Шельдеров, - закончил свое повествование Михаэль. - Их постоянное и утомляющее выражение своей признательности просто сводит меня с ума.
- В конце концов эти их чувства можно понять, - отметил Фаден. - Разорившаяся семья, похоронившая кормильца, оставшаяся без достойных друзей, но с большими долгами, стояла на краю отчаяния, не ожидая помощи. Внезапно, подобно рыцарю в сияющих доспехах, появляетесь вы. Простите за такое сравнение, но для них вы сейчас немногим менее значимы, чем сам Спаситель.
