…новым дверям приходит черед упасть; все повторяется, и будет так, пока не придет храбрец. Конь взглянет на него и узнает, узнав же, позволит взять повод и возложить седло, чтобы нести отважного навстречу злому владыке…
И цепями Волчка действительно приходилось скручивать. Жеребец был агрессивен словно хищник и неестественно велик, почти два метра в холке. Третий муж, врач и любитель биологии, говорил - это оттого, что Волчок появился на свет уже после изменения мира.
На суставах ног у Волчка росло что-то вроде рожек, а копыта не требовали подков, потому что по твердости были сравнимы с металлом. Оно и к лучшему, ибо живой металл не позволил бы изводить себя на подковы.
Завидев людей, Волчок начал страшно биться, словно подозревал в них не менее чем убийц. Одна из цепей лопнула. Подведшее звено полетело прямо в лицо Ксе, и только каким-то чудом он остался с двумя глазами. Крил лениво выматерился.
Ксе стоял ни жив ни мертв.
- Ксе, - мягко сказала Мри. Пронзительная фальшь в ее голове заставила шестого мужа отвести глаза. – Мы тут подумали…
Мри, матриархе…
- Ну ты же помнишь, как мы ездили к тете в Алупку, лет семь назад?
Крил что-то жевал, подпирая ближайший столб: густая борода шевелилась.
- Ну вот мы и подумали… - губы Мри виновато дернулись, она покосилась на первого мужа, - я подумала, что надо бы посмотреть, как там тетя, может, жива, ведь у нее никого больше нет… а у нее такой сад… и Южный берег, это же место такое…
- Там шаман, - бесцветно сообщил Ксе, - большой шаман в Симферополе.
- Ксе, съезди в Крым.
Волчок яростно взревел, лягнув стену. Загремели цепи. У Ксе упало сердце: огромное опорное бревно, принявшее удар, вполовину иссыпалось щепой…
Он, слабый полудурок в глазах мужей и Мри, получил в руки страшную власть, он был дебил с атомной бомбой, и от него надо было избавиться любой ценой. Зверь не позволил бы придушить его сонным или уходить побоями, Зверь, смышленый и верный Зверь взъярился бы и сгрыз хуторян прежде, чем вернуться в громовые поля.
Поэтому Ксе убивали по закону богов.
- Волчка возьмешь, он ведь и убить может… - Крил выдержал издевательскую паузу и рассудительно объяснил, - если урка какой полезет. В степи их водится, случается.
Что Волчок прежде всего может убить всадника, не требовалось гадать.
Путь был безнадежен: Крым и все северное побережье Черного моря держал безымянный шаман, малым ниже Юрия. Путь вел в смерть: дикой степью, выжженными холмами, старым горным серпантином, съеденным землетрясениями, мимо владыки, севшего в Симферополе. Но Ксе был не голодным, не больным и ни в чем не увечным мужчиной, на коне и с оружием…
Мри, матриархе, приказывала; гнев небес влекло ослушание.
Ксе развернулся и бегом бросился из конюшни.
Позади бухал ножищами и отрывисто матерился Крил: он явно решил, что задохлик решил сбежать, повредившись рассудком со страху. Ушей Ксе достиг утробный рык: «Держи!» и сразу – захлебывающееся щелканье Зверя. Тревожась за хозяина, саламандренок успел слезть с постели и доползти до дверей. Ксе вцепился в него так, что страшный мгновенно изготовился к бою и долго не верил духовидцу, пытавшемуся его успокоить. Страх, злоба и любовь Зверя, равно неистовые, обжигали Ксе руки.
Лицо Крила, увидавшего их вдвоем, невозмутимых, уверенных, стало до того тупым, что с него бы вышло сваять питекантропа. Подоспевшие батраки опасливо скрылись, не дожидаясь звериного взора, и вождь пялился в спину духовидцу один.
Ксе внес Зверя в конюшню.
Двое страшных встретились.
Волчок молча встал на дыбы, утратив вдруг все сходство с лошадью: рогатый дракон. Глаза его, налитые алым, почти светились, раздувались поросшие железной шерстью бока; дракон разразился ревом, от которого Ксе оглох и едва не выронил малыша. Тот бестрепетно дожидался, пока Волчок накрасуется собой вдосталь, человеку передавалось спокойствие дитяти Верхнемирья, и Ксе, почти равнодушный, ждал звериного слова.
Зверь пощелкал, пошелестел; извернувшись в руках хозяина, прошил очередью стену, полметра суглинка и переборки - насквозь. Волчок отпрянул, не по-лошадиному жалобно вскрикнул - родич грома ответил почти беззвучно… Ксе не думал, что Волчок умеет так тихо и тонко ржать, почти скулить.
Жеребец покорился.
Мри за спиной Ксе хихикнула как умалишенная.
- Ну ты же помнишь, как мы ездили, - серебристо повторила она. В темных, выкаченных глазах почти не было разума; земляной пол под ее ногами стал мокрым. – Посмотришь, как дела у тетки, может, привезешь весточку… Там сейчас замечательно, море, солнце…
Мри, матриархе, приказывала.
- Да, - сказал муж.
Покачиваясь в седле, Ксе бездумно оглядывал степь. Бесконечная плоскость, уходившая всеми сторонами в непрозрачную дымку, выпивала мысли. Из головы исчезал хутор, Мри, старшие мужья, голопузые дети, овцы…
Зверь попросту спал. Иногда казалось, что он дышит. Тогда Ксе гладил теплую живую сталь, и пальцы вздрагивали от крохотных электрических разрядов.
Раньше здесь пролегала железная дорога. Она и сейчас здесь пролегала: одинокая ржавеющая ветка, похожая на хребет динозавра. Ксе перевел дух, подъехав к ней. Он прекрасно знал, что если ехать по степи от хутора строго на восток, просто не сможешь миновать бесконечные, как сама степь, рельсы, но все равно безумно боялся заблудиться. Теперь предстоял путь на юг вдоль дороги.
Ксе спешился, стреножил Волчка, чудом избежав покусания, и стал ножом чертить на сухой и твердой, как кирпич, земле простую мандалу. Вообще-то никакая не мандала, а обыкновенный шаманский круг, эта немудрящая ворожба вызывала жгучую зависть Крила, который для духов был чем-то вроде пня. Ксе беззлобно радовался всякий раз, думая об этом, и оттого круг удавался ему еще лучше.
Но не сейчас; сосредоточившегося Ксе наполнила чистая, кристаллизованная тишина.
Степь была пуста, пуста абсолютно, в ней не бродили даже духи.
Неудача скорее обнадежила Ксе, посулив безмятежный сон и скучный, но безопасный день пути. Он достал из тюка одеяла и устроился возле мандалы, крепко обняв Зверя, который только что не сопел, видя сны о полях саламандр.
Сон человека был пуст, как степь. Ксе показалось, что открыл глаза он в тот же миг как закрыл, но солнце уже висело над противоположной стороной горизонта. Мандала за ночь впиталась в почву, и на ее месте проклюнулся росток лопуха, ласковый оклик Матьземли. Ксе сглотнул и улыбнулся; грудь переполнилась пронзительным сыновним чувством к богине. Ему никогда не удавался благодарственный узел, это, собственно, и отличало его от самого слабого шамана, но сейчас, обожженный мыслью, что хоть кому-то в одичавшем мире дорог маленький человек Ксе, он готов был связать узел даже впустую. Богиня ведь все равно увидит, и ей, наверное, будет приятно.
