яйца в одном из хорошо прогреваемых солнцем залов полуразрушенной крепости. Потом, как водится у драконов, она улетела прочь, оставив Старого Пендорского Дракона присматривать за выводком, когда молодняк, похожий на огромных смертоносных ящериц, вылупится из яиц.
Юный дракон не соизволил ответить. Он был не особенно крупным, размером с какой-нибудь сорокавесельный корабль, и при огромном размахе черных перепончатых крыльев и впрямь казался тоненьким червячком. Молодой дракон еще не успел набрать полной мощи драконьего тела, голоса и коварства. Он устремился прямо на Геда, стоящего в своей крохотной раскачивающейся лодчонке, летя вниз со скоростью выпущенной из лука стрелы, разинув огромную зубастую пасть. Все, что потребовалось сделать Геду, — это связать ему крылья заклятием и слегка отклонить в сторону, чтобы он упал в море, как камень. Так все и случилось, и над драконом сомкнулись холодные серые волны.
Еще два дракона, подобных первому, взлетели вверх от основания самой высокой из башен. Как и первый, они сразу устремились прямо на Геда, но он их тотчас поймал и связал волшебным наговором, а затем швырнул вниз и утопил, причем ему не пришлось даже поднимать свой волшебный жезл.
Затем с острова поднялись сразу три дракона. Один из них был заметно крупнее остальных и изрыгал из пасти клубящееся пламя. Двое других летели за ним, сухо потрескивая крыльями. Дракон, тот, что был побольше, описав один круг, пошел на Геда сзади, намереваясь сжечь вместе с лодкой огненным дыханием. Ни одно связывающее заклинание не может остановить трех драконов сразу, к тому же, драконы поменьше разделились, и один заходил на него с юга, другой — с севера. Мгновенно оценив ситуацию, Гед сотворил заклятье Превращения, и в следующий миг с лодки в небо взлетел еще один дракон.
Распахнув широкие крылья и выпустив кривые когти, он встретил лицом к лицу сначала одного, а потом другого молодого дракона и сжег их своим огнем, а затем повернулся к третьему, огромному и изрыгающему пламя. На ветру, который дул над морем, они сталкивались, лязгали зубами, раздувались и дышали друг на друга клубами огня и дыма. Вдруг Гед неожиданно рванулся вверх так, что преследующий его противник оказался прямо под ним. Столь же резко дракон-Гед поднял крылья, замер в воздухе и, как ястреб, выпустив когти, камнем рухнул на противника и вцепился одной лапой ему в шею, другой — в бок. Черные крылья отчаянно забили по воздуху, густые капли черной драконьей крови упали в море. Дракон с Пендора вырвался из когтей врага и полетел, неровно махая крыльями, низко над морем к острову, где исчез, спрятавшись в каком-то колодце или среди развалин крепости.
Гед немедленно принял свой истинный облик и вернулся в лодку, поскольку очень опасно сохранять драконово обличье дольше, чем требует необходимость. Руки его почернели, ошпаренные драконьей кровью, голову опалил огонь, но он не обращал на это внимания. Гед помедлил немного, чтобы восстановить дыхание, а потом снова бросил вызов:
— Повидал я шестерых, убил пятерых, но слышал про девятерых. Выходите, червячки!
Какое-то время на острове стояла мертвая тишина — никто не выходил и не отзывался, лишь волны с громким шумом разбивались о берег. А потом Гед неожиданно сообразил, что самая высокая из башен все это время медленно меняла форму, вспучиваясь с одной стороны, будто там у нее начала прорастать рука. И он устрашился драконьей магии, ибо знал, что старым драконам присуща великая чародейная мощь и они весьма изощрены в искусстве, в чем-то напоминающем человеческую магию, а в чем-то совершенно непохожем. Спустя мгновение Гед понял, что перед ним не какая-то уловка дракона, а шутка, которую сыграли с ним его собственные глаза. То, что он раньше принял за часть башни, было плечом Пендорского Дракона, который медленно распрямил свое тело, поднимаясь вверх.
Когда он распрямился и встал на ноги, его трехъязыкая голова, увенчанная шипами, оказалась выше башен, а когтистые лапы опирались на обрушенные камни городка, расположенного ниже крепости. Тело покрывала темно-серая чешуя, переливающаяся на солнце подобно дробленому камню. Он был огромен, как холм, и поджар, как гончий пес. Гед взирал на него с благоговейным страхом. Ни песни, ни сказания не могли дать истинного представления об этом чудовище. Гед едва не глянул прямо в драконьи глаза, а тогда пришел бы ему неминуемый конец, потому что никто из тех, кому довелось посмотреть в глаза дракону, не вынес этого. Гед поспешно отвел взгляд, чтобы не встретиться с этими зелеными, маслянистыми, разглядывающими его глазами, и поднял перед собой жезл, который казался теперь просто тоненькой веточкой.
— Восемь сыновей было у меня, колдунок, — сказал дракон гулким, чуть шелестящим голосом, как будто подсушенным огнем. — Пятеро мертвы, шестой умирает. Прекрати! Если ты даже перебьешь их всех, ты не получишь моих сокровищ.
— Твои сокровища мне не нужны.
Над ноздрями дракона с шипением клубился желтый дым — это означало, что он смеется.
— Неужели ты, колдунок, не хочешь сойти на берег и поглядеть на них? Они стоят того!
— Нет, не хочу.
Гед знал, что огонь и ветер для драконов — родная стихия, но над морем они по доброй воле драться не станут. В этом до сих пор было преимущество Геда, и он старался подольше сохранить его. Но полоска морской воды, отделявшая его от жутких серых когтей, казалась такой ничтожной, что не стоило, пожалуй, всерьез считать ее преимуществом.
И было трудно, страшно трудно не глядеть в эти радужно-зеленые внимательные глаза.
— Ты еще совсем юн, волшебник, — сказал дракон. — Не знаю никого из людей, кто в столь молодые годы достиг бы подобной мощи.
Разговор его с Гедом происходил на Древнем Языке, который до сих пор был языком драконов. А Древний Язык, заставляя людей говорить чистую правду, драконов ни к чему не обязывает. Ведь это их родной язык, и они могут использовать его как угодно: захотят — солгут, захотят — скажут правду, но так, что человеку трудно будет понять, правда это или нет; они могут заманить неосторожного слушателя в лабиринт слов-зеркал, каждое из которых отражает истину, но ни одно не ведет к ней. Учителя часто предупреждали об этом Геда, поэтому, когда дракон заговорил, волшебник слушал недоверчиво, готовый подвергнуть сомнению все, что тот скажет. Но пока слова дракона казались простыми и ясными.
— Выходит, колдунок, ты явился сюда, чтобы попросить у меня помощи?
— Нет, дракон.
