Я Богдан, а это Герард, — он указал на низкого мускулистого мужчину рядом с собой.
Она села напротив Богдана, прислонила косу к скамье.
— Расскажите, что вы помните о ночи праздника. Ничего не упускайте.
Жуя ржаной хлеб с салом, они описали события ночи, которые не расходились с тем, что видела она, до момента, как они согласились на просьбу Нины и повели Дариуша домой.
— Когда он вырубился на половине пути, мы подумывали бросить его в канаве, — сказал Герард со смешком, но быстро помрачнел. — Но он проснулся бы злым, а все знают, кто получает за это.
Они с Богданом склонили головы.
— Зофья? — прошептала она. Богдан кивнул.
— И мы дотащили его домой и бросили в кровать с ее помощью. Хоть он отбивался так, что задел ее глаз, — Богдан медленно покачал головой.
— Ваш друг обычно просыпается быстро или…
— Друг? — фыркнул Герард. — Ему есть дело только до себя. Он ничей друг. Выпить с ним можно, только и всего.
Богдан согласно кивнул.
— Это было ради Зофьи и Нины, а не ради этого гнилья.
Если так, то у них не было причины врать ради него.
— Вы не знаете, был ли он остаток ночи дома?
Богдан хмыкнул.
— В его состоянии? Повезло, если он проснулся утром!
— Нам было бы лучше, если бы он не проснулся, — буркнул Герард, и они невольно рассмеялись.
Она не видела у них причины врать, но если они говорили правду, то ее главный подозреваемый пьяно спал во время убийства Роксаны.
У нее ничего не было. Хуже. Если так останется, завтра русалки заберут ее и нападут на деревню, пока виновный не будет принесен в жертву.
— Ты в порядке? — тихо спросил Богдан. Она повернулась к нему, он сдвинул кустистые брови. С морщинами у глаз и от смеха казалось, что его жизнь была счастливой, и взгляд его она воспринимала как добрый. Если бы у нее мог быть отец, она хотела бы такого, как Богдан. Того, кто улыбался, смеялся, заботился о ней. Доброго. Ее матери всегда говорили, что в мужчинах есть жестокость. Она это видела. Но было и добро.
Со слабой улыбкой она тряхнула головой и склонилась ближе.
— Вы думаете, это сделал Каспиан?
Мужчины мрачно переглянулись и склонились. Герард посмотрел в сторону бара.
— Думаю, у Агаты длинный язык, но ее слушает вся деревня.
Богдан кивнул, и они оба расслабились.
Агата. Та женщина за баром?
Бригида оглянулась через плечо. Каспиан и Стефан говорили с Агатой. Если она считала Каспиана виновным, убедила деревню, то, может, он мирился с ней?
Подозреваемых не оставалось. Но тут постоянно болтали, она могла найти зацепки.
Бригида повернулась к мужчинам.
— Вы тут бываете часто?
— Каждую ночь, — ответил Богдан.
— И немного днем, — подмигнул Герард.
Она подавила смех.
— Тогда вы точно слышали теории о том, кто это сделал. Что вы слышали?
Мрачно глядя на Каспиана, Агата гладила нож длинным пальцем, выглядывающим из-за бара. Металл сиял в свете свечей. Слава Перуну, присутствие Бригиды в таверне не давало Агате и жителям броситься на него. Глубоко вдохнув, он посмотрел в глаза головы кабана над баром. Генрик говорил, что Агата убила его одним кинжалом. Раньше он не верил.
В гостинице были три двери: слева, тупик с комнатами; за Агатой, дверь на кухню, где был муж Агаты, напряженно чистил ту же чашку, с которой был с момента, как Каспиан вошел; и справа от них был выход на площадь. Они со Стефаном должны быть готовы сбежать.
— Пришел за компенсацией? — спросила Агата, фыркнув. — Я не заплачу. Тебе повезло, что ты не один, иначе я закончила бы начатое.
Это было ошибкой. Эта женщина чуть не убила его, и она могла легко попытаться сделать это снова, особенно в окружении ее друзей. Но он не мог уйти домой без ответов.
Между ним и дверью шестеро людей сжимали кружки и хмуро глядели на него. Стефан прислонился к стене у выхода. Гобелен рядом с ним изображал охотников, преследующих оленя, стрелы торчали из его спины. Каспиан вспомнил, как его окружала толпа.
Он сглотнул ком в горле. Стефан был тут. Хоть он выглядел расслаблено, он все время разглядывал комнату, сжимая рукоять кинжала.
Каспиан вытер потные ладони о накидку.
— Может, нам поговорить наедине?
— Тут сойдет, — Агата вонзила нож в стойку, скрестила руки на груди. Пряди темных волос выбились из пучка.
Она была тут королевой, а он — чужаком, забравшимся на территорию врага. Может, он поспешил, придя сюда. Он думал только о поиске правды, но если посетители будут против него, ему не хватит сил отбиться, даже с поддержкой Стефана и Бригиды.
Он облизнул сухие губы и кашлянул.
— Что случилось между вашей дочерью и Генриком?
Агата ударила мозолистыми ладонями по бару, склонилась, от ее кожи доносился запах спирта. Генрик говорил, что никто не делал горилку лучше нее, потому он ходил сюда несколько раз в неделю. Из-за пара от чанов ее лицо все время было румяным, а плечи были широкими и мускулистыми от помешивания.
— Твой брат ее изнасиловал. Вот, что случилось, — она оскалилась.
Это не могло быть правдой. Не Генрик. Должно быть другое объяснение.
Может, Агата не так поняла намерения Генрика насчет ее дочери? Он пытался вспомнить, когда Генрик упоминал Дороту. Он всегда заигрывал с женщинами в деревне, разбил много сердец. Отец и мама не позволили бы наследнику жениться на ком-то ниже дочери лорда, а маленькая гостиница «Дума» не могла соблазнить его родителей богатством. Но, может, Агата надеялась, что они согласятся? И когда Генрик переспал с ее дочерью, конечно, она разозлилась. Генрик поступил неправильно, но это не считалось насилием.
— Может, возникло недопонимание. Я знаю его лучше всех. Он — нежная душа, учится быть жрецом Перуна. Я могу поговорить с Доротой? Я хотел бы услышать ее точку зрения.
Агата откинула голову и рассмеялась. Но без тепла или веселья. Она потянулась за ножом.
Он повернулся боком, закрывая себя спереди.
В голове вспыхнули давящие тела, его сдавленные руки, сжимающие его ладони… Он словно снова оказался нагим на дороге.
Ее прищуренные глаза впились в него взглядом, кровь шумела бурной рекой в его венах. Молния Перуна, он словно снова был в центре толпы, готовой сжаться, как кулак, лишив его тело последних капель достоинства, безопасности и уважения.
— Я не заставлю ее проходить это снова, — Агата мрачно смотрела на него. — Ты как твой отец, — она ударила ладонью
