Девушка вязала в охапку все финики, что удалось собрать, и пошла их мыть. С повязкой между ног она чувствовала себя очень не уютно, к тому же у нее появилось настойчивое ощущение, что ткань полностью пропиталась. Олиф быстро сполоснула фрукты и вернулась к Лексу. Мужчина сидел на тряпках, расставив ноги врозь, и наблюдал за игрой пламени.
Олиф осторожно положила фрукты, взяла одну из рубашек и, чувствуя смущение, принялась отрывать у нее рукава. Как только она закончила, то тут же поспешила к воде.
— Тебе помочь? — спросил Лекс.
Девушка споткнулась.
— Н-нет.
— Ты же боишься крови, — скептически поднял бровь мужчина.
— Я… я… с-справлюсь. Да.
О Берегини, да что с ней?! Как будто только сейчас разговаривать научилась.
— Если что — зови, — меланхолично отозвался Лекс и снова уставился на костер.
«Ему только кружки пива не хватает», — подумала девушка и быстро скрылась среди деревьев.
На небе уже виднелись звезды, возле воды было холодно. Олиф почувствовала, как кожа покрывается мурашками. Высокие деревья отбрасывали зловещие тени, девушка поежилась. Да уж, жутковато. Где-то в траве стрекотали кузнечики. Олиф настолько отвыкла от этого звука, что сейчас ей казалось, будто они напевают какую-то песенку.
Девушка задрала платье, отвязала ткань, изображающую пояс, и удерживающую другую рубашку. Кинула ее на землю. За ней полетела и вторая рубаха, насквозь пропитанная кровью. В темноте она выглядела темно-бардовой, отчего Олиф моментально поплохело. Она глубоко вздохнула, призывая себя к спокойствию. Все будет хорошо. Она справится.
Олиф приложила между ног новую рубашку, повязала ее на животе другой тканью и облегченно выдохнула.
Она взглянула на темную воду. Спокойствие нарушалось едва заметными волнами, которые создавали, прыгающие туда-сюда лягушки. Девушка против воли почувствовала жуткий зуд от грязного платья. Не раздумывая, она стянула пыльную вещь и подошла к берегу. Присела на корточки и принялась ее споласкивать. И только когда Олиф закончила, да нее дошло, что обратно ей идти не в чем.
Она бессильно плюхнулась на попу. Черт. Не в мокром же идти, и уж тем более, не голой.
«Надеюсь, Лекс не пойдет проверять, что случилось», — рассеянно подумала Олиф.
Она осторожно положила платье на влажную траву. Пусть хоть немного обсохнет. Сама девушка решила переплести свою косу. Она аккуратно распутала пряди и принялась водить пятерней по ним. Как только те перестали напоминать солому, Олиф меланхолично начала заплетать свою любимую косу, попеременно хлопая себя по телу, убивая голодных комаров. Их писк жутко действовал на нервы, хотелось вскочить и убежать куда-нибудь от этого скопища кровососов.
Девушка грубо отмахивалась от противных насекомых, и наконец, не выдержала, встала и принялась ходить из стороны в сторону. Ее взгляд скользил по темным деревьям. Листья были небольшие и начинали расти высоко от земли, но ночью все равно отбрасывали зловещие тени. И самое жуткое было в том, что они образовывали фигуры. Одна была странная: от овального тела тянулись тонкие, извивающиеся «лапки», напоминающие змей. А вот другая напоминала человека. Вот и голова, руки… как будто настоящий. Олиф остановилась, пригляделась. Сделала шаг вперед.
Нет. Всего лишь пень. Девушка тяжело вздохнула и принялась снова расхаживать туда-сюда.
Когда она вернулась к костру, Лекс уже спал.
Олиф многое бы отдала, чтобы иметь хоть каплю его хладнокровности. Она не смогла бы уснуть, зная, что ее знакомый ушел и не вернулся.
Девушка придвинула тряпки поближе к костру, легла и закрыла глаза. Завтра им придется отсюда уйти. Они будут снова искать воду, спать на ледяном песке и слушать похоронную музыку пустыни. И Олиф была готова. Лучше уж там, чем здесь. Теперь она понимала Лекса. В пустыне безопаснее. Неизвестно, кто еще может наткнуться на оазис. И неизвестно, что он может сделать ради того, чтобы остаться тут.
* * *
Моя голова лежала у мамы на коленях. Впервые за долгое время я чувствовала себя спокойно и безмятежно. Это было мое лучшее воспоминание. Тогда мне было всего четыре, но я помню этот день так, словно все это случилось только вчера.
Мама ласково гладила меня по голове, напевая какую-то мелодию. А я лежала и молчала, боясь даже пошевелиться. Ведь этот сон отличался от моего воспоминания.
Здесь я уже взрослая. Я знаю, что мая мама умерла.
И от этого было так больно в груди. Меня как будто разрывало на части. Я уже смирилась с тем, что больше никогда не увижу ее, и вот снова слышу этот голос. И мне страшно.
По щеке скатилась слеза.
Мама прекратила петь. Она осторожно повернула мое лицо к себе и провела подушечкой пальца по мокрой дорожке.
— Почему ты плачешь?
Ее голос был таким настоящим, таким… живым. Я не могла в это поверить. Мне так хотелось остановить это мгновение, задержать воспоминание. В горле встал комок.
— Мама… — хрипло прошептала я, — ты настоящая?
Она слабо улыбнулась и покачала головой.
— Чего ты боишься? — прозвучал над ухом ласковый голос.
И тут я поняла, что это не воспоминание. Моя память лишь фон. Мама пришла помочь мне. Она тоже чувствует, что я медленно умираю, схожу с ума… Меня убивает пустыня. Я уткнулась носом ей в живот и всхлипнула.
— Помоги мне, прошу тебя… я умирю, мам…
— Ты боишься смерти? — спокойно спросила она.
Да, вот такая у меня мама. В меру рассудительная, она никогда не позволяла эмоциям взять вверх. Ей всегда нужно было докопаться до корня проблемы. Я и не осознавала, насколько же мне ее не хватало…
— Нет…
— Тогда чего ты боишься?
Не знаю. Мне было страшно. Но я не могла понять от чего.
— Загляни внутрь себя, — тихо сказала мама, ласково поглаживая меня по голове. — Истина в тебе, пока еще глубоко-глубоко.
— Я боюсь себя…
* * *
— Плебейка, вставай.
Олиф тут же открыла глаза. Наверное, теперь ей уже никогда не удастся крепко уснуть. Она повернула голову и рассеяно принялась наблюдать за Лексом. Мужчина собирал вещи, осматривал оставшуюся от разбойников одежду — что-то клал в сумку, что-то брезгливо выкидывал. Мужчина выудил несколько фляг, потряс их вниз горловиной, убедился, что они пустые, и, ни слова не сказав, скрылся среди деревьев.
Олиф снова повернулась к потухшему костру. Ночью ей приснилась мама. Сам сон девушка помнила смутно, но вот ее голос, те ощущения, что она испытывала… и еще мамины слова о том, что разгадка глубоко внутри. В душе у девушки образовалась какая-то пустота, словно она потеряла что-то важное, ценное, родное. То же самое она чувствовала спустя несколько месяцев после похорон.
