Ознакомительная версия.
Женщина с другой стороны решетки задумалась, наклонив голову набок. Подняла правую руку, как гребнем, провела выпущенными когтями по всклокоченным волосам. Искоса поглядела на меня, словно хитрое животное, ищущее путь к бегству.
— Маленькая храбрая Долиана, одна против всего света, — с коротким смешком произнесла она. Этот характерный иронический смешок всегда принадлежал ей и только ей. — Ничего ты не добьешься. Так должно быть. Я сама виновата. Радуйся — у тебя в запасе имеется по меньше мере сотня лет яркой и запоминающейся жизни. Какая разница, что случится потом?
— Есть разница! — упрямо возразила я. — Мама, ты что-то знаешь? Нечто, о чем не хочешь никому говорить? Скажи мне. Я не проболтаюсь.
Мать оттолкнулась от решетки и исчезла в глубине комнаты.
Мои глаза привыкли к темноте, и теперь я видела, как она бродит взад-вперед, мотая головой и время от времени пританцовывая. Словно не имело никакого значения, что она заточена в подвале собственного дома, а ее разум распадается на тысячи осколков.
— Ступай к отцу, — вдруг отчетливо произнесла она.
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — оторопела я. Мать, не обращая на меня внимания, нараспев продолжала:
— Беги к морю, к красным соснам над рекой. Красное, все красное… Красное сияние льется с другого конца времен. Сияет и живет. Это печать. Алая печать!
— Где живет красное сияние? Какая еще печать? — в отчаянье я ухватилась за единственную понятную фразу. — У моря, где растут сосны?
— Оно здесь, — Ринга сжатым кулачком постучала себя по голове. — И здесь, — взмахом руки она обвела широкий круг. — Здесь-здесь-здесь!
— В городе? — предположила я.
— В Лан-Гэлломе, — с внезапным презрением отчеканила моя мать. — Над морем. Никакое зло там не тронет тебя. Беги и спрячься!
Слово «Лан-Гэллом», если я правильно разобрала, мне ничего не говорило. Понятно только, что это место — область, город или поселение — расположено где-то у моря. Значит, на Полуденном Побережье.
— Но сияние? — решилась переспросить я. — Где искать красное сияние? И что за алая печать?
— Оно любит власть, — задумчиво ответила госпожа Эрде. — Где сердце власти, там его обитель. Затаившееся и холодное.
Она внезапно закружилась посреди темного подвала, раскинув руки и запрокинув голову назад.
Сделав два-три круга, остановилась, словно забыв обо мне, гибко опустилась на пол и принялась вполголоса напевать.
После некоторого раздумья я узнала язык — разновидность старинного зингарского диалекта. Песни же такой я никогда не слышала.
На холмах зеленый вереск не укроет меня,
в синий омут головой я и сама не уйду,
не возьмет меня земля, не удостоюсь огня.
Впрочем, это безразлично — как я не пропаду…
Она подняла голову и запела громче, явно обращаясь ко мне:
И не бойся, и не плачь, я ненадолго умру,
Ибо дух мой много старше, чем сознанье и плоть.
Я — сиреневое пламя, я — струна на ветру,
Я сияние звезды, что зажигает ночь.
И когда я стану нищей для ночных мотыльков,
И когда я стану пристанью болотных огней,
Назови меня, приду на твой немолкнущий зов,
Не отринь меня, поелику ты тех же кровей!..
Я попятилась.
Что я здесь делаю, в старом, сыром подвале, в обществе зверообразного громилы и потерявшей разум женщины, поющей на давно забытом наречии и играющей в непонятные загадки?
Бежать, скорее бежать отсюда!
Шарахнувшись назад, я едва не опрокинула фонарь и неуклюже побежала к выходу. Вслед мне летел чистый, язвительный смех Ринги Эрде и добродушное ворчание Клейна, уговаривавшего мою матушку вести себя спокойно, тогда он обязательно принесет ей молоденькую, отборную курочку. Их голоса эхом отдавались от стен и потолка, и долго преследовали меня — даже когда я выбралась во двор и вбежала в дом.
Вестри, похоже, видел, как я ходила в подвал, но никому не сказал.
9 день Первой весенней луны.
Перерыла имеющиеся в библиотеке сборники чертежей земель Полуденного Побережья и старательно перелистала записки известных путешественников — от Орибазия Достопочтенного до Саллюстия из Мерано. Искала название «Лан-Гэллом». Такового не обнаружила.
С отчаяния сунулась в редкий толстенный фолиант нордхеймских сказаний — в конце концов, Ванахейм тоже имеет выход к морю и на тамошнем побережье вполне могут расти сосны.
Меня вдоволь попотчевали описанием непрекращающихся битв и описанием запутанных семейных склок, однако ничего похожего не нашлось и там.
В самом конце тома, где были вшиты десятка три страниц послесловия, наткнулась на внезапную подсказку.
Автор послесловия утверждал, будто когда-то на побережье Нордхейма обитали альбийские племена и стояла огромная цитадель их противника, почти забытого ныне Роты — Черного Всадника.
Так вот, после большого сражения с Ротой, разрушения крепости и затопления части береговой линии уцелевшие последователи и воины Всадника Ночи ушли на Полдень, затерявшись где-то на берегах теплого Закатного океана и стигийского Стикса. Исследователь нордхеймских преданий утверждал, будто в сагах иногда встречаются отголоски той давней войны и обрывки языка подданных Всадника. Он приводил кое-какие сохранившиеся словечки, по созвучию весьма напоминавшие не дававший мне покоя «Лан-Гэллом».
Я вновь схватилась за томик Саллюстия. Где тут у нас раздел «Легенды, связанные с древними народами»? Остатки построек атлантов неподалеку от Кордавы, засыпанный песком город кхарийцев к десяти лигах к полудню от Асгалуна, оставленные непонятно кем монументальные сооружения на Черном острове…
И Рабирийские холмы.
«Говоря по правде, — медленно читала я, — создания, обитающие в сиих холмах, трудно отнести к какой-либо определенной культуре. Нет даже убедительных доказательств их существования, не считая устойчивых народных суеверий, сохраняющихся не одну сотню лет, и настойчивого стремления людей избегать этого небольшого участка земли. В народных преданиях эти существа упорно именуются «древними» и «рожденными в начале времен», а также «проклятыми», хотя мне не удалось в точности выяснить характер наложенного на них проклятия или причину его возникновения. Я побывал на полуденной границе Рабирийских лесов и отважусь заметить, что отчетливо ощутил разлитое над этими краями чувство тревоги и беспокойства. Лошади отказываются пересекать определенную незримую границу, прочие домашние животные также стараются не подходить близко к лесам. Следовательно, можно предположить, что в Рабирийских холмах обитает малая часть народности, некогда заселявшей эти земли, однако этот народ не горит желанием налаживать какие-либо связи с людьми, предпочитая добровольное изгнание в пределах своих невеликих земель».
Ознакомительная версия.
